Безумная тоска

– Словно графиня с картины Сарджента, – сказал он. Ее глаза изучили комплимент, слегка удовольствовались им, затем оттолкнули: в ее глазах он мог читать весь ее страх, ее любопытство, ее непокорность. Лицо женщины. Как река: столько частей, единые, но все время в движении, всегда разные в любой момент времени, но управляемые внутренними структурами и контурами личности, ландшафт из подводных камней, порождающий стремнины и водовороты на поверхности. Абсолютное, неизъяснимое, превращенное в жидкость. Что можно было прочесть на его лице? Восторг и желание. И страх, страх, сравнимый с ее страхом, два страха, как две части пазла: хочется сложить их вместе. Но они не состыкуются, ведь страх – чувство не из приятных.

– Давай, поцелуй меня, – сказал он.

– Скоро придет Джон, – сказала она.

Он приблизил свое лицо к ее лицу и повторил шепотом:

– Рискни.

Она слегка подалась ему навстречу. Их глаза были открыты, они искали друг друга. Ее дыхание, чуть хриплое с утра. Их языки встретились, затем она отстранилась, отвернулась и молча легла на подушку. Он решил, что она злится. Снова провел рукой по ее волосам. Коснулся шеи. Она не двигалась. Хотел было встать, когда она удивила его: вновь потянулась к нему, обвила его шею руками, притянула его лицо к своему и опять поцеловала, крепче, чем прежде. Его левая ладонь скользила по легкому теплому хлопку, пока не обхватила грудь, пальцы нашли сосок, твердеющий под тканью, ее глаза закрылись, поцелуй стал настойчивее, и он ощутил, как пахнет ее кожа, каждый раз шокирующее чувство – новый запах чьей-то кожи. Вкус новых губ. Он продолжал наблюдать за ней, помог ей подняться на колени и смотрел на нее, засунув руку под ночную рубашку, пока ласкал ее зад, живот, бедра, затем проник между ног, где все было мокро, намокли даже волосы вокруг пизды – смотрел, когда они разомкнули объятия и разделись – под ночной рубашкой больше ничего не было. Ее голое тело завораживало: почему это зрелище всегда было столь изумительной наградой? Он стянул ботинки, штаны и набросился на нее, не снимая рубашки и пальто, кашемирового пальто из комиссионки. Трахаться в пальто ему еще не приходилось. Роскошная, она разметалась на простынях, притянула его к себе, ее бедра блестели от влаги, он увидел это, едва она раздвинула ноги, а затем ее ноги сомкнулись на его талии, и она стала двигаться навстречу ему. Просунула руки под пальто, обняв его, ноги остались снаружи. Он входил в нее полностью, на всю глубину, и в какой-то миг у обоих перехватило дыхание, они раскрыли рты, лица исказились, словно в агонии, но то была не агония, а удовольствие, столь близкое к боли, что лишь благодаря прошлому разум сознавал, что есть что, и это удовольствие превосходило все прочие среди плотских. Говорят, героин лучше, но он в это не верил. Тот самый миг, когда разгорается страсть, и так близко блаженство, вместо обычной пустышки, когда блаженство губит страсть. Невероятное удовольствие. Он попытался двигаться жестче, но она так вцепилась в него, что пришлось просто зарыться в нее, двигая бедрами без какой-либо амплитуды. Им нужно было спешить: этого требовали обстоятельства, их тела, и все кончилось быстро – он кончил, чувствуя, как будто взрывается голова, но кричать было нельзя, и, предвидя стон, она прижала ладонь к его рту, почти запихнула ее туда. Позже он вспоминал тот утренний секс и вкус ее ладони, и эта мысль мгновенно переносила его назад во времени, мгновенно рождала желание обладать ей. Она не отпускала его, и он оставался внутри ее с минуту, может, дольше. Дышали тяжело, он наполовину лежал на ней.

– Джон обычно звонит в домофон? – спросил он, подразумевая «Он не застанет нас врасплох?».

– Почти всегда, – ответила она.

Тогда он спустился ниже, на что она сказала:

– Нельзя, он может быть уже у двери, – но все равно открылась ему и запустила пальцы в его потную шевелюру. – Ну и волосы у тебя, – сказала она.

– Ну и волосы у тебя, – раздалось в ответ промеж ее белых бедер.