Безумная тоска

– Как насчет религиозных и моральных устоев? Обычно не поощряющих оголтелую еблю без разбора? Биологического выживания – правил привязанности и обязательств? Кто будет заботиться о детях, если будет иначе? Обеспечивать их? Тогда мужики будут их жрать, вот что тогда будет. Как морские свинки и медведи гризли. Ты не должен был этого делать.

– Если припомнить, так и ты тоже. Я помню, что ты отвернулась, а я уже хотел встать с кровати…

– Так встал бы! Так бы поступил… – она осеклась.

– Давай, говори уже.

– Так бы поступил джентльмен.

– Начнем с того, что джентльмен бы не оказался в твоей комнате, и как бы там ни было, сейчас 1979 год и никаких джентльменов больше нет.

– Пиздобол ты сраный, вот ты кто.

Он держал ее за бедра, слегка раскачивая их, крутя ими, так что его начинающий выпирать член терся о ее лобок.

– Как называется этот выступающий мыс там, внизу? Тазовый хомут?

– Тебя дезинформировали, – ответила она. – Чушь какая-то.

Он где-то слышал это выражение.

Он думал о нем позже, когда сидел на кровати, а она возвышалась над ним, стоя на матрасе, призывая закинуть ее ноги себе на плечи, что он и сделал; она держалась за его голову, он приподнял ее спину, она откинулась, он приблизил свое лицо к ее промежности и начал работать языком, губами, зарываясь в нее, пока она подавалась навстречу: вот он, тот самый хомут. Интрижка продлилась меньше двух месяцев. Она была раздражительной, злобной женщиной, и на тот момент самым сильным эротическим переживанием в его жизни было подчинять ее себе, чувствовать, как она кончает. Воздух был пронизан враждебностью. За месяц до выпускного, когда между ними все уже было кончено, она все-таки рассказала Джону об измене, как и ожидал Джордж, – да, она была той еще сукой, все, что могло удержать ее, обращалось в оружие. Джон немедленно расстался с ней и перестал общаться с Джорджем, тем временем пытавшимся порвать с Марианной, на лето улетавшей в Индию, а потом на год в Сан-Диего. Что-то связанное с океанологией. Конец учебы – конец всему. С Джоном он все же примирился, но Элизу больше не видел и не слышал. Он не скучал по ней, но ему не хватало ее сексуального потенциала, всей мощи чувства обладания ей. Как будто нашелся идеально подходящий протез для конечности, что он потерял когда-то и не признавал этого. Позже он понял, что эта сила проистекала из отсутствия страха, он знал, что на самом деле неинтересен ей. Она считала его беспечным, поверхностным. Пустышкой. И моральным уродом. Так что он ей не нравился – не слишком. И это было вполне ничего. Значит, она не могла его уничтожить.

13

Прошло две недели после выпуска 1979 года, был День поминовения, пришедшийся на воскресенье, и Анне нужна была помощь: она переезжала в новую квартиру. Ей вспомнилась сцена из романа Джоан Дидион: неловкость женщины на коктейльной вечеринке, где помимо нее двое мужчин, с которыми она спала. Сейчас Анна была с тремя – в отсутствие иных мускулистых вариантов пришлось пригласить троих бывших. Чувство было совсем как у Дидион, специфическое. Тем более что каждый из них хорошо знал о существовании других. Некоторое позерство было неизбежно, как и насмешки над ловкостью и силой.

Трое бывших помогают ей с переездом. Доказательство их верности и привязанности… Вот Грегори, актер и перспективный сценарист, из числа решительных американцев, настоящий Эдвард Олби, создавал отвратительные сцены разрушительной близости. Он был красивей, чем остальные, просто сногсшибателен, из тех мужчин, что будут оставаться красивыми всю свою жизнь, и он был милым. Говорил полушепотом и был неубедительным, слегка ненадежным, как и его голос. Смотрел на мир ехидным, удивленным взглядом.

Вот Дэвид, родители при деньгах, видно, что разбогатели недавно, судя по его лицу, походке и манере одеваться. Из Майами. Все повторял, что его мать просто копия Джанет Ли, ее поздняя версия, с застывшей копной волос; Анна не понимала, как можно захотеть такую. Ох уж эти мальчики со своими мамами. Раньше он был странноватым, вспыльчивым, легко обижался, лелея старые обиды, но было в нем кое-что: пыл, чувство стиля, постоянная аура вожделения – он был из тех парней, про которых точно можно сказать «женщин он любит, и трахаться тоже». Что он и делал. Причем совершенно улетно – к тому времени, как он прекращал наслаждаться пиздой, лаская ее пальцами, ртом и как-то раз, накурившись, даже шепча ей по-испански – да-да, именно так, – она чувствовала, что как будто отрезана от своей пизды, что, кроме нее, для него больше ничего не существует. И они остались друзьями. Вот так. Дважды в год он возил ее в дорогие рестораны в центре города, давая повод слегка приодеться. В качестве награды она целовала его в губы. Нет, нельзя так говорить. Она была искренне благодарна за те вечера, была ласковой, а он милым, даже немного смешным, и так хорошо с ней обращался… она хотела быть с ним такой, отдавая дань ему и тому, что меж ними было. Но все-таки это было наградой.

И Джордж. Тот, что был для нее важен.