— По большей части да, — он вздохнул. — Когда Клайв Мэттьюс и окружной совет не стоят у меня над душой, а дети не исчезают направо и налево.
Из открытого окна послышалось уханье совы, а тень от крыла, казалось, скользнула по его лицу.
— Но я прожил здесь всю свою жизнь, — продолжил он, и стянул кусочек Бабиного пирога, так как свой он уже доел. — За исключением короткого пребывания в армии, когда был молод. Все знают меня, чем я занимаюсь, и думают, что знают, как мне следует жить. Ведь есть определенная свобода в анонимности, может, этому я и завидую.
Баба чем-то поперхнулась, может кусочком вишневой косточки. Или проблеском противоречащей всякому здравому смыслу надежды. В стене, выстроенной вокруг ее сердца, появились трещины, как если бы землетрясение сотрясло весь ее невидимый мир.
— Ты когда-нибудь думал о том, чтобы просто собраться и уехать? — спросила она, как бы между прочим. — Если они в любом случае собираются тебя уволить через пару недель, то тебя уже ничто не держит, ведь так?
— Одно время, пару лет назад, я серьезно рассматривал идею, чтобы уехать из города, — признал он.
Из-за сильного удивления у нее вырвалось:
— Правда? Как, что случилось?
Несмотря на текущий разговор, она не могла представить себе Лиама без Данвилла. Или, по правде говоря, Данвилл без него.
Он колебался, смотрел на свои руки, как будто мозоли на них были своего рода картой, которая может провести его через минное поле его воспоминаний.
— У меня был ребенок, — произнес он медленно и тихо. — Маленькая девочка. Она умерла. СВДС — знаешь, Синдром внезапной детской смерти. Это было … ужасно. Вот она живая, улыбается, сучит маленькими ножками и хватается за мой палец своими сильными маленькими ручками. И вдруг ее нет. Умерла в колыбельке. Меня даже дома не было, когда это случилось; был на вызове поздно ночью, пытаясь удержать какого-то пьяного засранца, чтобы он не разнес весь бар.
На его лице было столько печали. В груди у Бабы все сжалось от боли.
Больше книг Вы можете скачать на сайте -
ReadRoom.net— Это уничтожило мой брак. И если быть честным, то почти уничтожило меня. Жалость — это было худшее. Все знали, и все сочувствовали, очень. И некоторое время, как раз в этот период, я думал о том, чтобы уехать, — он пожал плечами. — Единственное, благодаря чему я оставался в здравом уме, — это работа и люди, нуждающиеся во мне, именно они заставляли меня вставать каждое утро с постели. И поэтому я остался.
Баба осознала, что в какой-то момент его мучительного повествования, она взяла его за руки, или он взял ее. Нигде не было видно ни тарелок, ни вилок, хотя она и не помнила, как убирала их.
— Это чудовищно, — сказала она. — Не могу себе представить, каково это — потерять ребенка. Не удивительно, что тебя так сильно беспокоит, когда другие теряют своих.
Он поморщился, и она сильнее сжала его руки. Было так приятно их ощущать под своими пальцами: сильные, умелые, большие, но без неуклюжести. Она могла представить себе, как они чинят забор или бережно держат спасенного котенка. Или делают другие вещи, которые ей понравились бы гораздо больше.
— Время идет. Ты постепенно привыкаешь, — сказал он, садясь ровнее и убирая руки, чтобы он мог провести ими сквозь слишком отросшие волосы, убрав их с лица, и это явно начало становиться привычкой.
Она засунула свои руки под мышки, неожиданно почувствовав холод, затем отодвинулась от него и поджала ноги под себя.
— И все же, я понимаю, почему тебе хотелось сбежать, куда-то, где нет воспоминаний. И начать все заново.
Она уставилась на стену на другом конце комнаты, как если бы тамошний узор на обоях, вдруг стал более завораживающим, чем обычно, а нежно-розовый муаровый шелк хранил в себе все секреты вселенной, если только смотреть на него достаточно долго и при правильном свете.
— Знаешь, а ведь ты мог бы поехать с нами. Немного попутешествовать по стране со мной и Чудо-Юдо.
Лиам издал звук, словно из него выбили весь воздух; от удивления или удовольствия или тревоги, она не могла сказать наверняка.