Да, я переживаю по поводу своего веса, но в целом мне нравится, как я выгляжу, и предпочитаю свои округлые формы, потому что когда я жирею, мои морщины исчезают. Никто никогда вам этого не скажет, но когда ты внезапно худеешь в зрелом возрасте, то так же внезапно еще и стареешь на добрых пять лет,
потому что твой жир перестает заполнять все твои морщины. Меня иногда попрекают за то, что я использую слово «жирная», но я также называю себя «сумасшедшей» и ничего не имею против этого, потому что беру эти слова назад. Я также беру назад слово «секси», потому что, скажу прямо, оно слишком долго принадлежало Джастину Тимберлейку, а ведь он в нем даже и не нуждается. И я забираю назад слово «флустрация», потому что такого слова на самом деле нет – хватит его использовать.Короче говоря, я часто сумасшедшая, а иногда еще и толстая. Конечно, не самый лучший вариант, но это делает меня такой, какая я есть. Буквально. К тому же, мне не приходится стыдиться, если я съем слишком много булок, потому что в случае, если я внезапно похудею, это будет сложно объяснить. Вот почему вчера вечером я съела чизкейк. Потому что я в этом мастер.
Виктор: Осталась ли хоть одна черта, через которую ты еще ни разу не переступила во время написания своей книги?
Я: Можно сказать, что в целом я не фильтрую то, что пишу, однако я соблюдаю определенные рамки.
Когда выходила моя предыдущая книга, я дала ее прочитать всем, кто был в ней упомянут, до того, как ее отправили в печать, и предложила им убрать все, что им покажется лишним. К их чести могу сказать, что никто не высказал никаких возражений, и, кстати, они были первыми, кто сказал: «Слушай, у меня есть фотография перстня твоего отца, который ему подарили за победу в гонках броненосцев, а также еще одна фотография домашнего енота, что жил у нас дома, в шортах. Дать тебе?»[13]
Тем не менее, я соблюдаю определенные рамки. Например, я не рассказываю историй, которые, как мне кажется, какая-нибудь злая четырнадцатилетняя девочка в один прекрасный день сможет использовать против моих друзей или семьи. Кроме того, я никак не упоминаю то, о чем с кем-то в данный момент спорю, также в моих книгах не находят отражения истории, которые высмеивают кого-то больше, чем меня. На самом деле в моем арсенале много рассказанных мне историй, но они чужие, а я рассказываю только свои и надеюсь, что этим воодушевляю окружающих быть более открытыми. Когда я только начинала писать, мой отец не особо охотно рассказывал о своих проблемах, но увидев, как отреагировали на мои рассказы другие люди, он стал гораздо более открытым. И это восхитительно.
После чего мы внезапно осознаем, что на самом деле с тем, чего мы обычно стыдимся, сталкивается в тот или иной момент каждый человек, а это значит, что мы намного менее одиноки, чем думаем.
Виктор: Ты когда-нибудь переживала, что твои психические расстройства унаследует твоя дочь?
Я: Раньше переживала, но ей уже десять, и я ясно вижу, что у нее нет тех же симптомов тревоги, что были в ее возрасте у меня.
Вполне вероятно, что она столкнется с психическими расстройствами в будущем, и если это случится, я постараюсь ее понять, что, вероятно, у меня не получится, и я буду пробовать снова, пока все не уясню. Наверное, было бы даже проще, если бы у нее были те же самые проблемы, что и у меня, потому что так мне было бы легче ей помочь и научить ее бороться с этим, но она такая, какой ей суждено было быть.
Нас с сестрой воспитывали полностью одинаково, но мы кардинально отличаемся друг от друга. Одна из ее дочерей по характеру больше похожа на меня, а моя дочка больше похожа на нее. Всю нашу семью это ставит в тупик, однако в этом совершенно нет нашей вины. Мы родились такими, какие мы есть.
Пожалуй, лучшее, что могут сделать родители – это осознать, что их ребенок – их точная копия и одновременно ничем на них не похож.