Читаем Безумное благо полностью

Мод, дальше я буду писать для тебя. Скажи Себастьяну, что он может пропустить этот кусок. Пускай он пойдет и нальет себе мартини в кухне, включит телевизор, где-нибудь обязательно передают сводку спортивных новостей. О'кей, Себастьян? Отлично. Мод, ты еще там?

Почему мы больше не друзья? Я думал, что мы сумеем находить общий язык, что воспоминания окажутся сильнее. Мод, сквозь дым твоей сигареты я снова вижу твою болезненную улыбку, решимость в твоих глазах, смотревших на меня так пристально, что я отводил взгляд. Мы попытались поговорить в том русском ресторане, где подавали копченую семгу и икру. Водка сделала нас еще печальнее. Мы выпили за наши глупости, за наши секреты. Мне не удавалось напиться. Можно было подумать, что мы – в самом важном месте на земле. Не знаю, как ты, но я смотрел на вещи именно так. Возможно, ты уже забыла этот обед, ту блондинку за соседним столиком, про которую сказала: «Хочешь увидеть женщину, сделавшую больше всех в Париже подтяжек? Обернись». Метрдотель, говоривший с южным акцентом, десерты, предназначавшиеся не нам, сломавшаяся машинка для кредиток, рука, которую ты перед уходом молча положила на мою руку. Между нами отныне было лишь непонимание. Я сохранил этикетку от перцовой водки. Я такой больше нигде не видел.

Я просто хотел спросить у тебя, какую же ошибку я допустил. Раньше мне все казалось логичным. Теперь я в растерянности. Я построил себе будущее и думаю теперь только о прошлом. Как-нибудь мы могли бы, ну, не знаю, встретиться, выпить по стаканчику, как взрослые люди, вновь поговорить о тех днях, что были так заполнены эмоциями. Ты все так же отрываешь фильтр у сигареты, прежде чем закурить? Все так же забываешь выключить из розетки фен в ванной? Видишься ли по-прежнему с той смешной девчонкой, с которой ты училась и которая потом стала поваром в сэндвич-баре на улице Бургонь? На тебя это наводило грусть. Кажется, ее звали Бенжамин. Да, точно: Бенжамин. А когда тебя что-то раздражает, ты все так же постукиваешь указательным пальцем по передним зубам? Ты по-прежнему жалеешь, что у тебя нет детей? Тебе было скучно со мной, скажи? Только не надо мне соболезновать. Ты, должно быть, была лучше меня вооружена, имела скрытые ресурсы. Я чувствую себя как будто после тяжелой болезни. Ты заразила часть моей жизни. Я только теперь начинаю излечиваться. Мне следовало избавиться от тебя, смыв струей из поливальной машины. Мод, пожалуйста, сгинь.


У меня есть фото в металлической рамке – мне там пять лет, и, когда дела не клеятся, я разговариваю с ним. Хотите верьте, хотите нет, но я с ним разговариваю, с этим маленьким мальчиком. Смотрю на него. Я не слишком защищал его. Он не знает, что его ждет. В целом я попытался честно уцепиться за свои детские мечты.

Я рассказал об этом Мод за нашим первым ужином в ресторане. Она ничего не ответила, но на другой день дала мне свою фотографию в том же возрасте. Оба снимка стоят рядышком на каминной полке.


Я снова увиделся с Мод, представьте себе. Возможно, она вам не говорила, но, вернувшись в Париж, чтобы решить вопрос с паспортом, она позвонила мне.

Был понедельник. Я пообещал себе не произносить вашего имени. У городских улиц был нездоровый вид половины восьмого вечера, когда все служащие неохотно возвращаются домой. Я не хотел опаздывать. Отменил одну встречу. Мод позвонила в дверь в тот момент, когда я ставил музыкальный сборник. Она сняла пальто.

– Что будешь пить? Джин с грейпфрутовым соком?

Она в два глотка осушила стакан. Диск начался с очень медленной песни.

– Потанцуем?

– Нет.

– Ну же, давай.

– Я не люблю медленные.

– Я тоже. Иди сюда.

Она протянула руки ладонями вверх, склонив голову набок, как она умела.

– Спасибо. Ты меня ненавидишь?

– Нет. Больше нет. Впрочем, не знаю.

Ее ноги плавно скользили по паркету. Я чувствовал ее спину под своей рукой, жесткость ее позвоночника.

– Я недостаточно выпила.

Я посмотрел на нее как можно холоднее.

– Что с тобой?

Она улыбнулась, скривив челюсть. Американки часто так делают при разговоре, изображая губами кольцо Мёбиуса. Песня закончилась. Я заставил Мод совершить рок-н-ролльный поворот в замедленном темпе.

– Это ты научил меня танцевать рок, – сказала она.

Я выключил проигрыватель. Я знал, что дальше будет песня «Битлз», которую я терпеть не мог. Мод встала и пошла в кухню. Я слышал, как она резко открыла дверцу посудомоечной машины, убедилась, что внутри пусто и чисто, затем закрыла дверцу. Вернулась, закуривая сигарету. Поставила диск, изъявила желание еще потанцевать. Я подчинился.

– Я уверена, что ты даже не сможешь сказать, какого цвета у меня глаза.

Я повернулся к ней, чтобы заглянуть в лицо.

– Эй, не подглядывать!

Мы танцевали уже несколько часов в легком хаосе рока, виски и футболок. Мод осталась ночевать. В постели она уселась на меня верхом, и ее слезы капали одна за другой мне на грудь. На меня это произвело странное впечатление. Она тихо плакала, легонько двигаясь. Клянусь вам, я ничего не выдумываю. С чего бы я стал выдумывать? Когда все закончилось, она уснула без единого слова.

Перейти на страницу:

Все книги серии Черный квадрат

Драная юбка
Драная юбка

«В старших классах я была паинькой, я была хорошенькой, я улыбалась, я вписывалась. И вот мне исполнилось шестнадцать, и я перестала улыбаться, 39 градусов, жар вернулся ни с того ни с сего. Он вернулся, примерно когда я повстречала Джастину. но скажите, что она во всем виновата, – и вы ошибетесь».В шестнадцать лет боль и ужас, страх и страсть повседневности остры и порой смертельны. Шестнадцать лет, лубочный канадский городок, относительное благополучие, подростковые метания. Одно страшное событие – и ты необратимо слетаешь с катушек. Каждый твой поступок – роковой. Каждое твое слово будет использовано против тебя. Пусть об этом знают подростки и помнят взрослые. Первый роман канадской писательницы Ребекки Годфри – впервые на русском языке.

Ребекка Годфри

Современная русская и зарубежная проза / Современная проза / Проза

Похожие книги

Дети мои
Дети мои

"Дети мои" – новый роман Гузель Яхиной, самой яркой дебютантки в истории российской литературы новейшего времени, лауреата премий "Большая книга" и "Ясная Поляна" за бестселлер "Зулейха открывает глаза".Поволжье, 1920–1930-е годы. Якоб Бах – российский немец, учитель в колонии Гнаденталь. Он давно отвернулся от мира, растит единственную дочь Анче на уединенном хуторе и пишет волшебные сказки, которые чудесным и трагическим образом воплощаются в реальность."В первом романе, стремительно прославившемся и через год после дебюта жившем уже в тридцати переводах и на верху мировых литературных премий, Гузель Яхина швырнула нас в Сибирь и при этом показала татарщину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. А теперь она погружает читателя в холодную волжскую воду, в волглый мох и торф, в зыбь и слизь, в Этель−Булгу−Су, и ее «мысль народная», как Волга, глубока, и она прощупывает неметчину в себе, и в России, и, можно сказать, во всех нас. В сюжете вообще-то на первом плане любовь, смерть, и история, и политика, и война, и творчество…" Елена Костюкович

Гузель Шамилевна Яхина

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее
Земля
Земля

Михаил Елизаров – автор романов "Библиотекарь" (премия "Русский Букер"), "Pasternak" и "Мультики" (шорт-лист премии "Национальный бестселлер"), сборников рассказов "Ногти" (шорт-лист премии Андрея Белого), "Мы вышли покурить на 17 лет" (приз читательского голосования премии "НОС").Новый роман Михаила Елизарова "Земля" – первое масштабное осмысление "русского танатоса"."Как такового похоронного сленга нет. Есть вульгарный прозекторский жаргон. Там поступившего мотоциклиста глумливо величают «космонавтом», упавшего с высоты – «десантником», «акробатом» или «икаром», утопленника – «водолазом», «ихтиандром», «муму», погибшего в ДТП – «кеглей». Возможно, на каком-то кладбище табличку-времянку на могилу обзовут «лопатой», венок – «кустом», а землекопа – «кротом». Этот роман – история Крота" (Михаил Елизаров).Содержит нецензурную браньВ формате a4.pdf сохранен издательский макет.

Михаил Юрьевич Елизаров

Современная русская и зарубежная проза
Армия жизни
Армия жизни

«Армия жизни» — сборник текстов журналиста и общественного деятеля Юрия Щекочихина. Основные темы книги — проблемы подростков в восьмидесятые годы, непонимание между старшим и младшим поколениями, переломные события последнего десятилетия Советского Союза и их влияние на молодежь. 20 лет назад эти тексты были разбором текущих проблем, однако сегодня мы читаем их как памятник эпохи, показывающий истоки социальной драмы, которая приняла катастрофический размах в девяностые и результаты которой мы наблюдаем по сей день.Кроме статей в книгу вошли три пьесы, написанные автором в 80-е годы и также посвященные проблемам молодежи — «Между небом и землей», «Продам старинную мебель», «Ловушка 46 рост 2». Первые две пьесы малоизвестны, почти не ставились на сценах и никогда не издавались. «Ловушка…» же долго с успехом шла в РАМТе, а в 1988 году по пьесе был снят ставший впоследствии культовым фильм «Меня зовут Арлекино».

Юрий Петрович Щекочихин

Современная русская и зарубежная проза