Безумное благо

В Париже мы с вами разминулись. Я сказал себе, что мы никогда больше не увидимся. Вам пришлось спешно возвращаться в Штаты с племянницей, У которой учебный год был на носу. Всего лишь отложенная партия.

Мы не приехали вовремя в аэропорт Фьюмичино. Мод захотела остаться в Риме, чтобы попробовать тальятелли с базиликом, которые подавали на пьяцца дель Пополо. На террасе сидел тот бородатый актер, который часто играл в фильмах Бергмана.[17] После обеда я показал Мод улицу Маргутта, где когда-то жил Феллини.[18] В «Хэсслере» она сперла зелено-белую фарфоровую пепельницу, на которой черными буквами было выгравировано название отеля. Она была способна на такие штучки.

В сентябре Мод прочитала одну за другой все ваши книги. Мне бы тогда уже следовало заподозрить что-то. Она получила из Соединенных Штатов громадный пакет «ФедЭкс»: полное американское издание ваших романов. Вы надписали для нее каждый экземпляр этим вашим неровным, едва разборчивым почерком. Мод сочла это весьма трогательным. А ведь вы славились тем, что никогда не давали автографов.

В агентстве Родольф был в крайнем возбуждении. Он рассказал мне про свою прошлую ночь. Он питает слабость к актрисам и манекенщицам. По его словам, самые дуры вовсе не те, что мы думаем. На сей раз он поимел веснушчатую девчонку, которая рекламирует на каждом углу духи от Калвина Кляйна (между прочим, весь бюджет достался конкурентам).

– И знаешь что? Знаешь, что было у нее в сумочке?

– Нет. Что же?

– «Мораважин» Сандрара.[19] Ara. Представляешь?

– Она думала, что это пособие по контрацепции?

– Хочешь ее телефон? У меня есть, я тебе дам, ага. Ты же знаешь, я никогда не сплю дважды с одной и той же девчонкой.

– Нет, спасибо.

Родольф требовал, чтобы я познакомил его с Мод. Я не спешил совершать эту ошибку. Честно говоря, я мог бы. Мне не его следовало опасаться.

– Ага. Ладно. Чао белло! Не хочешь пообедать со мной в «Мезон Бланш»?

– Говорю тебе, нет. Отстань.

Родольф постоянно говорит «ага», носит черные рубашки «Лакост» под антрацитовыми костюмами от Пола Смита и никогда не надевает носки, даже зимой. У него дома, на площади Терн, шкаф завешан одними и теми же шмотками в тридцати шести экземплярах. Вопрос элегантности решен для него раз и навсегда. Он слишком много пьет, слишком много курит, слишком сильно поливается одеколоном, слишком много говорит о Поле Моране.[20] Я помню, как он радовался, узнав, что автор подписал рекламные брошюры для фармацевтических лабораторий. Он был буквально на седьмом небе. Его надежды начинали материализовываться. Родольф до глубины души презирает свою профессию, и именно поэтому он в своем деле лучший. Правда, он мечтает написать серию романов, действие которых разворачивалось бы в отелях. Он также начал некий роман под заглавием «Эпиляция области бикини». Он не слишком любит себя, что в нашем кругу является редким качеством. Развод его совсем вымотал. Его бывшая жена вышла замуж за адвоката, который защищал ее. У Родольфа никогда не будет детей. Он завязал с кокаином. Когда-нибудь он сдаст на водительские права. Я его очень люблю. Когда я познакомился с ним, он был из тех, кто всегда готов устроить революцию, если только это случится не раньше одиннадцати утра. В телефонной книжке его мобильного записано шестьдесят девять номеров. Это число его завораживает. Он ужинал в «Капри» с Сидни Роум.[21] Она по-прежнему блондинка. Глаза все такие же голубые. Я принадлежу к поколению, которое грезит о ножках Сидни Роум. Вы даже не знаете, кто она такая.

Не забыть бы про Мюзара. Борис Мюзар, наш генеральный директор, – лысый и оранжевого цвета. Он загорает под лампой. Публикует книги, эссе о современности. Его часто приглашают на телевидение. Его «негры» обходятся ему в целое состояние.

В агентстве, впрочем, все хотят написать книгу. Это слово не сходит у них с языка. У каждого есть замысел романа, который они лелеют, храня в своем компьютере несколько первых строчек. Им недостаточно придумывать рекламные слоганы. Они выше этого, бедолаги. Послушать их, так они все занимаются рекламой «пока». Их истинное призвание в другом. Все эти будущие гонкуровские лауреаты[22] корпят над кампаниями по продвижению прокладок! Лично меня это никогда не смущало. Я как-то выкручиваюсь. Никаких перепадов настроения. Были периоды, когда некоторые всерьез задавались вопросом, не следует ли бойкотировать меха, не стоит ли прекратить работать на нефтяников, которые провоцируют экологические катастрофы. Эти приступы совестливости быстро проходили. У них был свой срок годности, как у йогуртов. Очередной чек, и все успокаивались, забывали минутное помешательство, и все возвращалось на круги своя. Когда-нибудь они расскажут об этом в своих шедеврах. Вот тогда все всё узнают. Увидят, какими чистыми душами они были на самом деле. Однако те редкие писатели, которых мне доводилось встречать, просто мечтали работать на нас. Наши расценки приводили их в восторг.