—
Вчера в баре Питер впервые понравился ей за все время их знакомства, но сейчас он опять превратился в прежнего заносчивого человека, каким она всегда его и считала.
— Может, это удобно, — размышлял Питер, — как старый свитер. Может, вам спокойнее быть с человеком среднего возраста, который вас обожает, чем с более молодым, который…
— …который что? — сердито оборвала она.
— Вы не позволили окончить мысль. Или вы боитесь того, что я хотел сказать?
— У меня очень много работы. — Лу достала папку с информационными бюллетенями и сделала вид, что просматривает их. — Извините.
Питер положил руку на ее голое плечо, и она вздрогнула. Они впервые соприкоснулись.
— Это баррикада жестокой девушки, делающей карьеру, — сказал он, — я вижу испуганную сексуальную женщину, пытающуюся спасти себя.
— Правда? Ну, мистер Нортроп, вы ошибаетесь. Я не испугана и никогда не считала себя особенно сексуальной.
— Я знаю, — сказал он, — но думаю именно так.
Через несколько минут, когда Лу уже собралась идти на еженедельную редакционную летучку, позвонила секретарша Тони Эллиота и пригласила ее пообедать.
Лу почувствовала, что-то произошло.
— Да. Хорошо. В полдень?
Осведомитель, тесно работавшая с Тони Эллиотом уже восемь лет, все эти годы ходила обедать ровно в полдень. Такого рода постоянство всегда ставило Лу в тупик, и она считала, что, если когда-нибудь станет очень умной пожилой леди, все равно не поймет этого. Чего еще Лу не понимала в Осведомителе (ее звали Энид), так это того, как она ухитряется каждый день обедать в «Шрафте» и не сойти с ума.
Лу ненавидела это место и ходила туда очень редко. Смешной ресторан. Антисептическая пища, ирландские официантки, леди с голубыми венами, потягивающие слабый «Манхэттен». У нее было подозрение, что все постоянные посетители «Шрафта» страдают хроническими запорами, но не могла объяснить, почему так думает.
Когда они сели, Энид заказала помидоры и чай со льдом. Лу взяла омлет с сыром и кофе со льдом.
— Все утро я занималась поездкой шефа в Париж в следующем месяце, — сказала Энид, — и до сих пор не закончила. Всякий раз, когда он едет на показ этих чертовых коллекций, я бегаю так, что не пожелаю и заклятому врагу.
Осведомитель часто превращалась в Жалобщицу, и Лу поняла, что это как раз такой случай.
— Нелегко приходится, — сказала она.
— Нелегко? Это кошмар. Если бы вы знали, через что приходится проходить дважды в год!
В июле и январе лидеры французской моды раскрывали двери своих салонов и демонстрировали новые тенденции в женской одежде. Публика на этих показах состояла из торговцев, дизайнеров, фабрикантов, просто покупателей и вездесущей прессы. Тони Эллиот, который лично освещал эти коллекции все годы работы в «Тряпье», часто говорил, что Париж сам по себе — лучшее шоу мире.
— Я думаю, что все главное вам уже удалось сделать, — сказала Лу. — Уж если кто и знает всю машину, так это вы, Энид.
Энид мягко посмотрела на нее сквозь голубоватые бабушкины очки.
— Я не о гостинице и о транспорте. Это пустяки. Чистый отдых после главного. Как вы думаете, легко организовать ужин с Пьером Карденом?
— Для меня трудно, а для Тони Эллиота…
Энид отрезала кусочек помидора.
— Вы не представляете, каково разговаривать с французскими секретаршами. От них на стенку полезешь.
— Невеселое дело.
— Хуже, это отвратительно. Вы бы видели список лиц, с которыми шеф хочет встретиться. Он не вписал только Шарля де Голля, да и то, думаю, по ошибке. Я ничем не могу заниматься, кроме разговоров по телефону.
Ненавижу скулеж, подумала Лу.
— Вы же не можете заниматься всем сразу.
— Иногда он думает, что могу.
— Не огорчайтесь. В конце концов, если эти встречи так важны для него, он простит, если вы отложите другую работу на какое-то время.
— Да не так много они для него и значат. Он просто суетится.
Выражение лица, с каким Энид это произнесла, тон ее голоса были такими, что у Лу кусок омлета застрял в горле.
— Не понимаю, — сказала она.
— Мистер Эллиот сыт по горло этими коллекциями. Ему теперь не нравится писать о них.
— Да?
— Вы же знаете, как он любит новые подходы ко всем вещам.
— А кто не любит? — осторожно заметила Лу.
— Он считает, что люди устают и истощаются, если слишком долго занимаются одной и той же работой. И себя не считает исключением из правила. Именно это он и сказал вчера вечером: «Энид, мне осточертело писать об этих коллекциях два раза в год. Нужен свежий ветер».
— Но он же собирается в Париж в следующем месяце?
— Да. Собирается.
Энид вытерла рот салфеткой и сделала глоток чая.
— Строго между нами, у меня предчувствие, что он едет в последний раз. Что-то мне подсказывает, что в январе я, слава Богу, не буду лезть из кожи вон, устраивая миллион встреч.
— А кого он хочет послать вместо себя?
Энид допила чай и сказала:
— Откуда