Две интересные вещи случились после уик-энда четвертого июля. Тони Эллиот уволил секретаршу, а Лу Маррон переспала с Питером Нортропом. Позднее Лу отметила, что ни одно событие не произошло бы, если бы газета «Тряпье» не была закрыта в День независимости, как почти все офисы в Нью-Йорке.
Дэвид Сверн уик-энд проводил на побережье с женой. Беверли Нортроп с детьми уехала на весь июль. Даже «Сторк клуб» был закрыт. Основной костяк редакции всегда работал по праздникам, потому что у них было общее чувство избранности и заброшенности, похожее на чувство людей, очутившихся на необитаемом острове после кораблекрушения. Несколько человек, предоставленных самим себе.
На самом деле Тони Эллиот уволил секретаршу третьего июля, но никто в офисе не знал этого, потому что впервые Осведомитель молчал. И именно третьего числа Лу и Питер оказались в ее квартире более чем немного пьяными. Они не ужинали, а обед остался слабым воспоминанием.
— Давайте посидим в саду, — сказала Лу.
— Я не знал, что у вас есть сад.
— Это у меня вместо швейцара.
— У моей жены есть швейцар.
Интересно, подумала Лу, что поделывает Беверли в эту минуту. А через секунду ее поразило, что она думает о ней. Как о Беверли. Жену Дэвида звали Лилиан. У нее едва не вырвался истерический смешок, когда представила себе, какими катастрофическими будут последствия, если она перепутает этих два имени. Очень смешно. Лу ясно представила себе свою жизнь, наполненную тревогой за то, чтобы с каждым мужем правильно называть его жену. Уф! Извини, дорогой, это другая женщина. Хоть карточки для памяти заводи.
— Тут очень приятно, — сказал Питер, когда они вышли в сад.
— Мне здесь нравится, особенно летом. Я сижу и читаю. И представляю себя на юге Франции.
— Забавный столик.
— Как в ресторане на каком-нибудь пляже.
Это был белый круглый столик, который она купила в дачном отделе «Блумингдейла». В центре стоял тент, который затенял весь стол. Три белоснежных стула вокруг ждали посетителей. На одном развалился мистер Безумец и напряженно сверлил Питера желтыми глазами.
— Ты меня принял? — спросил у него Питер.
— Он еще не решил.
— А вы?
Неожиданность и прямота вопроса выбили Лу из седла. Она не была готова к нему (почему нет, спросила она себя). Лу лежала в белом шезлонге, закрыв глаза, и вопрос Питера повис в воздухе без ответа. Казалось, время застыло, хотя прошло всего несколько секунд.
— Да.
Питер лежал в зеленом шезлонге, и снова Лу показалось, что время замерло. Молчание и бездействие. Но вот Питер встал и поцеловал ее. Поцелуй был таким страстным, что у Лу закружилась голова. Удивительное чувство. Ее давно так не целовали, она почти, да нет, она совсем забыла о таких поцелуях. Дэвид никогда так ее не целовал, даже в самом начале их романа, но Дэвид старше. Толще. Слабее. У него дряблое тело.
Через минуту они были в постели, Лу ощутила на себе тяжелое, гибкое тело Питера, и два года жизни с Дэвидом обратились в прах. Она, должно быть, была не в себе все эти два года. В ту секунду, когда Питер вошел в нее, Лу знала, что больше не будет отказываться от самой себя.
— Мне нравится, — простонала она. — Как хорошо.
— Я люблю тебя.
Она ослышалась, или он действительно это сказал? Какая разница? Она так наслаждалась, что все утонуло в звуках из переплетенных тел. Сначала это было воспаленное дыхание, потом все стало мокрым, очень мокрым, даже слишком мокрым.
— Я принесу полотенце, — сказал Питер.
— Да.
Он принес из ванной полотенце, и она вытерла их обоих.
— Мы не получим воспаления легких, если я включу кондиционер? — спросила она.
— А иначе у нас будут тропические язвы.
Она дурацки хихикнула и на подгибающихся ногах подошла к окну. Ее трясло, когда Питер снова вошел в нее. По пальцам пробегало электричество, такого чувства она никогда не испытывала. Он меня буквально закупорил, подумала Лу. Через несколько минут она сдерживала оргазм, лежа неподвижно, и каждая клеточка ее тела ликовала.
— Давай, — очень нежно прошептал он.
Его слова прорвали плотину с такой неистовой силой, что Лу, услышав вопль, не сразу поняла, что это кричит она сама.
Когда они потом курили в постели, Питер сказал ей:
— У тебя очень красивая грудь. Не большая и не маленькая. Счастливица.
Лу никогда не обольщалась насчет своей груди, потому что она была недостаточно высокой. Не провисшая, но низкая. Ей, к тому же, не нравилось то, что соски у нее коричневые. Но, сравнивая себя с другими женщинами, Лу знала, что не проигрывает им в этой части. А женщины с прыщиками вместо груди, с которыми она часто сталкивалась по работе, годятся разве что для птичек.
— Какую ошибку я сделал, — сказал Питер, — так это ту, что женился на лифчике.
— Что это значит? Твоя жена носит армированный лифчик?
— Да нет. Совсем наоборот. Того, что в лифчике, хватает на двух женщин.
— Многим мужчинам это очень нравится.
— Знаешь, женитьба на лифчике влечет за собой много поездок.
— О чем ты говоришь? — рассмеялась Лу.