Безумные дамочки

— За две недели.

— А что насчет новой работы?

— Наверное, — вытерла слезы Симона, — я буду работать у доктора Хокера.

— Кто это?

— Хорошенький мозольный оператор, которого я встретила в «Русском чайном доме». Его контора за углом от моего дома, и он говорит, что ищет девушку для работы.

— И что ты должна делать? Резать грязные ногти на ногах?

— Мы не обсуждали деталей, но какая разница? Он очень милый человек, место работы удобное. Я могу обедать дома.

— Если останется аппетит после запаха грязных ног.

— У меня плохой нюх. Как и у доктора Хокера. Он говорит, что через три дня я ничего не буду чувствовать. Как люди на мусороуборочных машинах. Для них мусор пахнет не хуже духов.

— А может, перейти к другому меховщику? У тебя большой опыт.

— Нет. Надо поменять жизнь.

Хелен пожала плечами.

— Да уж, доктор Хокер — это настоящая перемена.

— Он к тому же говорит, что у меня будет белая одежда медсестры. Белое лучше, чем осточертевшее черное каждый день. У меня предчувствие, что в белом мне будет легче.

— Не могу представить тебя в халате медсестры.

— Да, — засмеялась Симона, — зрелище еще то будет.

Похороны были назначены на 11 утра в часовне Риверсайд на углу Семьдесят шестой улицы и Амстердам авеню. Вчера вечером Хелен по телефону сообщила трагическую новость.

— Он умер прямо в демонстрационном зале, на глазах у всех. Сидел с дураком из Луисвиля, обсуждал ондатровые шапочки и вдруг рухнул на стол. Когда приехала «скорая», он уже был холоден, как рыба. Инфаркт, как я и предсказывала.

— Интересно, как воспримет это мисс О’Хара?

— Не знаю, как она, а вот его жена в ужасе. Сразу начала кричать, как только ей позвонили.

— Ирония судьбы, — сказала Симона. — Долгие годы она была инвалидом, а он скопытился первым. Да, интересные будут похороны.

— Ты хочешь сказать, что пойдешь? — удивилась Хелен.

— Конечно, а ты?

— Ни за какие коврижки. Ты была на еврейских похоронах?

— Нет.

— Жуткий плач, Симона. Они невероятно плаксивы, совсем не сдерживают себя, особенно если смерть была внезапной. Сама увидишь. Они задыхаются и падают в обмороки.

— Ну, нельзя же себя вести, как на китайском Новом годе, правда?

— Восхищаюсь твоим мужеством. Расскажешь, как выглядит мисс О’Хара.

— Я все запишу, — пообещала Симона.

Доктор Хокер милостиво отпустил ее в это утро, чтобы она смогла пойти на похороны. Работать у него было не плохо, совсем даже не плохо, решила Симона, когда еще раз попыталась удалить пятно с платья. Мозоли и вросшие ногти. Ей в голову не приходило, что так много внешне благополучных людей страдают от них. Она должна была только вымыть пациенту ноги после операции и посыпать тальком между пальцами, а все остальное время отвечала по телефону, составляла график и заполняла счета. В полдень шла домой, разогревала обед и гуляла с Чу-Чу. Нет, совсем не плохо.

Пятно не выводилось, и Симона решила закрыть его брошью. Брошь странновато выглядела на подоле платья, но люди решат, что это новая мода. Другое платье совсем не подходило для таких печальных событий. Оно было бы оскорблением памяти мистера Сверна, и, хотя он ее и уволил, она сохраняла наилучшие воспоминания о хорошем человеке. Было и чувство вины. Может, ее рассказ о сексуальной жизни мисс О’Хара ускорил его преждевременную смерть.

Симона пошла к станции метро, чтобы доехать до часовни Риверсайд («Там хоронят всех богатых евреев», — сказала Хелен). Она не ездила в метро с тех пор, как ушла из «Мини-Ферс инкорпорейтид», и оказалось, что оно осталось таким же отвратительным, как и прежде. Несмотря на все прожитые в Нью-Йорке годы, Симона не переставала удивляться тому, сколько в нем можно встретить уродов и сколько там людей разговаривают сами с собой. Когда вышла на Семьдесят второй улице, пуэрториканец в яркой полосатой рубашке спросил ее, не жарковато ли она оделась для теплого сентября. Симона жалела пуэрториканцев, но хотела, чтобы они вернулись домой, где с ними не обращались бы так пренебрежительно и где они не выглядели бы такими забитыми. Ее поражало, что они продолжают приезжать в Нью-Йорк.

Часовня Риверсайд была большим внушительным зданием, и сердце у Симоны забилось при приближении к нему. Когда она сказала, что не была на еврейских похоронах, то не стала уточнять, что вообще ни разу в жизни не была на похоронах. Мысль о смерти так ужасала ее, что Симона не могла столкнуться с ней лицом к лицу. И все же сегодня она пришла сюда под воздействием чувства вины, раскаяния и любопытства.

У здания стояла толпа разговаривающих между собой людей. Все поглядывали на часы. У Симоны часов не было, но она знала, что одиннадцати еще нет, так как взглянула на часы в метро. В вестибюле к ней направился высокий торжественный человек с седыми волосами. Он казался одним из персонажей фильма «Семья Аддамсов».

— Могу я чем-то помочь?

— Да, я хотела бы знать, где проводы мистера Сверна.

— На четвертом этаже. Они еще не начались.

— Спасибо.

У лифтера тоже был очень торжественный и очень душевный вид. Симона подозревала, что после работы все они отправляются пить пиво и играть в боулинг.