Я ткнул его в пах носком ботинка, вложив в удар ровно столько сил, чтобы не убить и не изувечить, а только лишить на какое-то время концентрации. Он взвыл от боли. Его медвежьи лапы потянулись к ушибленному месту. Тогда я быстро рванул полу его куртки, завладел пистолетом и саданул с размаху рукояткой по склонившемуся черепу. Он слабо охнул и обмяк у моих ног.
Я снял пистолет с предохранителя, взвел курок…
— Стой! — крикнул старший.
Он усмехался, а дуло его револьвера нахально пялилось в моё лицо.
«Ты зря это сделал. Не люблю, когда в меня целятся. Глупый маленький „ёжик“, возомнивший себя героем боевика с „Магнумом“ сорок пятого калибра вместо мозгов».
— Не посмеешь, — сказал я, гипнотизируя его взглядом. — У тебя нет таких полномочий.
— А ты попробуй проверить, — он слизнул с верхней губы капельку пота.
Рука его дрожала. Правый глаз нервно дергался.
Я попробовал: выстрелил не целясь, навскидку от пояса. Жуткий грохот пронзил вечернюю тишину. Он явно не ожидал такого поворота событий, и на его лице, изуродованном пулей чуть выше правого глаза, отразилась озабоченность. Револьвер выскользнул из ослабевшей руки. С губ сорвался протяжный хрип, похожий на клич мертвеца. Он зашатался, привалился плечом к прикрытой дверце, дёрнулся всем телом и, закатив глаза, медленно сполз на мокрый асфальт.
— Мы наших работников холим и лелеем, — я презрительно сплюнул.
В следующее мгновение грохнул второй выстрел.
Досадно, но на этот раз стрелял не я. В грудь ударил раскаленный свинец. Ощущение, надо сказать, не из приятных, но, что поделаешь, за ошибки надо платить. Оказывается, пока я развлекался с его коллегами, притаившийся на заднем сиденье третий «ёжик», тихонечко приоткрыл окно, просунул в отверстие ствол и послал мне «горячий поцелуй смерти».
«Ты зря это сделал, приятель. Не люблю, когда мне дырявят шкуру. Думал, тонированное стекло защитит тебя от пули? Ошибаешься. Оно тебя не защитит».
Заткнув ладонью тёплую и липкую пробоину, я послал ему ответный «поцелуй». После чего «обмен нежностями» продолжился. Крича и корчась от боли, мы палили друг в друга под одобрительный рёв жильцов многоквартирного дома, что высунулись из окон, чтобы поглазеть на нашу мышиную возню. Мне повезло больше, чем ему. Выдавив последние осколки стекла из разбитой дверцы, окровавленная голова хитрого «ёжика» вывалилась наружу и ритмично затряслась в предсмертной агонии.
— Как тебе моя пицца, сынок, с прожаренной корочкой, острым кетчупом и свинцовыми шампиньонами в придачу? — я нервно расхохотался.