Безумные затеи Ферапонта Ивановича

Это чувство сделалось ещё сильнее, когда они въехали в бор и лошадь остановилась. Ветер, просасываясь сквозь хвою, производил тот особенный тихий и в то же время могучий равномерный шум, от которого так отрадно и спокойно делается на душе.

И Ферапонту Ивановичу чем-то ненужным показалась людская жизнь и работа, смешно было думать, что там, в доме, осталась женщина, близкая ему, и передвигает зачем-то столы и стулья в душной своей клетушке и чувствует себя обособленной и независимой от этого океана морозного воздуха, от этого шума.

— Ну, господи, благослови! — надо сосёночку облюбовывать, — сказал Силантий, вылезая из саней. За опояской у него был топор.

Ферапонт Иванович тоже вылез и стал присматриваться к соснам-молодняку.

— Вон эту, я думаю, — сказал он указывая.

— Эту? — спросил Силантий. — Нет, Ферапонт Иванович, эта не годится: иглы на ей мало, гола немножко.

— Верно, пожалуй, — согласился Капустин.

— А эвон ту я заприметил, — сказал Силантий и зашагал к намеченной сосне. Идти ему было очень трудно: деревяшка его с каждым шагом всё больше и больше угрузала в снег.

— Ну, Ферапонт Иваныч, чисто замаялся я!.. — закричал он Капустину, останавливаясь и снимая шапку: от мокрых волос его шёл пар. — Ни взад, ни вперёд!

— Вытащить, что ли? — крикнул ему Капустин.

— Да нет, вылезти-то вылезу, а уж за сосной-то вам уж, видно, придётся!.. — сказал Силантий и начал выбираться к саням. Вот ведь оказия! — сокрушался он, глядя на свою деревяшку, — ну, кто бы это придумать мог: — из-за деревянной ноги, чтобы такая история! А ведь не будь вас, так мне бы и довелось, пожалуй, без ёлочки приехать!.. Нате-ка топорик вам, Ферапонт Иваныч.

Капустин взял топор и, наметив сосну, зашагал к ней. В валенках идти было легко, они проваливались неглубоко. Он подошёл к сосне. Она была чуть повыше ею. Он принялся рубить. Дело шло плохо. Если бы он смотрел со стороны, как рубит другой, то ему бы казалось, что тут и делать-то нечего — раз, два, и готово. Но сейчас, пока он срубил, он с непривычки сильно устал.

Когда он, отдышавшись немного, посмотрел на лежавшую в снегу сосну, она ему показалась очень плохой, с редкими ветвями.

Он огляделся кругом, ища новую. Но когда он подошёл к новой, которая казалось такой пышной и заманчивой издали, то и эта ему не понравилась. Он испортил таким образом, три сосны и остановился на четвёртой просто потому, что слишком устал искать.

Когда они выехали из бора, у нею сразу же испортилось настроение. Он долго молчал. Силантий молчал тоже и часто подхлёстывал лошадь.

— Да… — сказал, наконец, Капустин, — смотришь на неё издали — хороша, а подойдёшь поближе — голая, как скелет!..

— Это вроде, как с человеком, — отозвался Силантий. — Сыздаля глядишь — всё хорошо, а поближе подойдёшь…

— Так вот, например, капитан твой, — заметил Ферапонт Иванович.

— Да-а… — сказал Силантий, и Ферапонту Ивановичу показалось, что голос Силантия дрогнул. — Но только тут, Ферапонт Иванович, я, можно сказать, возле самою человека денно и нощно был, как с дитём… А вот поди ж ты — предатель отечества оказался!.. А много, я чувствую, огорчений он вам сделал, — сказал Силантий, оборотившись к Ферапонту Ивановичу.

— Да, Силантий, немало… Больно мне, Силантий, за человека больно, за Россию больно, — воскликнул он, вдруг растравляясь воспоминаниями о Яхонтове… — Ведь, ты что знаешь, Силантий! — продолжал он шёпотом, подтянувшись в передок саней. — Разве ты знаешь, что если бы не капитан твой, не предательство его, то, может быть, и звери эти не царствовали бы над нами… Слышишь ты это?!.. — крикнул Ферапонт Иванович.

Силантий молчал. Он совсем теперь перестал править и, опустив вожжи, сидел лицом к Ферапонту Ивановичу.

И тот, словно на исповеди, начал рассказывать в простых словах о том, как встретился он с капитаном Яхонтовым в кафе «Зон», как отдал ему свою тетрадку с проектом организации ночной армии и о том, как клялся капитан Яхонтов, что только у его трупа могут отнять эту тетрадку…

Когда он кончил, Силантий не сказал ни слова. И только перед самым домом он сказал:

— Ну, Ферапонт Иванович, уважал я этого человека боле отца родного, пуще матери, а теперь, ну, попадись он мне в глухом месте, собственными бы руками задушил… всё одно, как гадину!

Сани, ударившись о ворота, в ехали во двор.

— Сосёнку везут! Сосёнку везут! — закричали ребятишки, со всех сторон посыпавшись в сани.

С не меньшим нетерпением дожидалась сосёнки Ксаверия Карловна. У неё все уже было готово для устройства ёлки. Сосна понравилась. Ферапонт Иванович втащил её в комнату. Силантий распряг лошадь и втащил крестыш.

Ёлку поставили в столовой, и все, в том числе и Ферапонт Иванович, взялись за её убранство.

Наконец, наступил вечер ёлки. Стали приводить партиями ребятишек. Самых безнадёжных идиотов оставили в доме под наблюдением кухарки.

В прихожей, на двух поставленных рядом скамейках, лежали груды рваных пальтишек и шапок. Ксаверия Карловна немного побаивалась, как бы не занесли вшей.