Безумные затеи Ферапонта Ивановича

Не радовало даже и то, что Ксаверия Карловна могла совершенно не думать о завтрашнем дне, так как губнаробраз дал ей место второй воспитательницы детдома. Временами ей тяжело было смотреть на своих слабоумных воспитанников. Ведь, всё-таки, это они, уничтожившие рукопись Ферапонта Ивановича, были бессознательными виновниками его смерти. А она-то сама?!.. Разве в конце концов не её нелепая выдумка привела его к проруби?!..

Ксаверия Карловна стала бояться и избегать реки. Когда в половодье Силантий стал звать её посмотреть на разлив, она не пошла. Ей ясно представлялось, как где-нибудь на дне, зацепившись за какую-нибудь корягу, засосанный в песок, раздувшийся, зеленоватый, лежит труп её мужа. А она будет смотреть!..

Бывало, Силантий уходил с некоторыми из ребятишек ловить раков; он налавливал их по многу; в мокром чёрном мешке они долго таинственно перешёптывались между собою, пока не разжигался в саду костёр и не вываливали их в большой котёл, поставленный на кирпичи. Она отказывалась их есть. Предрассудки детства проснулись в ней. Она вспоминала слова своей няньки о том. что раки — поганая пища, потому что они едят утопленников.

Силантий сокрушался.

— Для вас, Ксаверия Карловна, старались. Маяты-то сколь мне было с деревяшкой! А вы, вот, не кушаете, — говорил он…

Однажды — дело было уже в начале мая — Силантий вбежал в кухню, где стряпала Ксаверия Карловна. На нём лица не было.

Она взглянула на него и едва нашла в себе силы поставить сковородник в угол. Она села на лавку тут же в кути.

— Матушка, Ксаверия Карловна, нашли, ведь, его! — сказал Силантий.

— Кого — его? — бледная спросила Ксаверия Карловна.

— Да Ферапонта Ивановича… Сичас мужик из Сосновки проезжал… На мельнице, говорит, тело к плотине вынесло. Это версты две пониже будет…

Ксаверия Карловна не слушала его. Она вскочила, схватила с гвоздика полушалок и стала просить Силантия сейчас же ехать.

Силантий сначала пошёл было запрягать, но потом одумался и стал отговаривать её. Он начал говорить ей, что неизвестно ещё как следует, где теперь находится тело, может быть, его увезли в деревню или что… А лучше будет, если он один сначала съездит, разузнает всё как следует, а потом и за ней приедет. Насилу-насилу уговорил он её и уехал один.

Путь ему лежал высоким берегом реки. Другим берегом, хотя и короче была дорога, нельзя было проехать: его затопило саженей на двадцать. Вётлы и мелкий ивняк стояли по пояс в воде; они были ещё голы, но стволы и ветви их казались набухшими, налитыми, и эта голизна была даже приятна глазу. Разный сор — палки, листья, камни, солома, оставшиеся ещё от прошлогоднего разлива, — всплыл теперь снова и, располагаясь островками вокруг кустов и деревьев, покрывал поверхность воды, делая её неподвижной. Солнце, отражённое в неподвижной поверхности, казалось таким же ярким, как в небе. Кое-где вода, отмежевавшееся от реки, начинала уже зацветать. Это была пора стихающего половодья.

Силантию весело было ехать. Он радовался солнцу и половодью, посматривал по сторонам и совсем позабыл, зачем и куда он едет. Временами телега въезжала в длинную, глубокую лыву[3]. Вода заливалась в самые ступицы и, приятно журча, сбегала обратно. Силантий подбирал тогда на телегу свою здоровую ногу, не заботясь о деревяшке.

Подъезжая к плотине, Силантий издали ещё заметил на ней несколько человек. Они стояли недалеко от воды. Двое среди них были в форме милиционеров.

Весёлое настроение у Силантия сразу прошло. Он вспомнил вдруг, зачем он сюда приехал. Его подмывало спрыгнуть, побежать скорее, чтобы посмотреть утопленника, но вместо того, чтобы подогнать лошадь, он натянул вожжи и поехал шагом.

Вот, наконец, он стал различать мёртвое тело, лежавшее на подстилке из свежей соломы, ярко блестевшей на солнце.

В это время один из милиционеров поднялся по откосу плотины на дорогу и пошёл навстречу Силантию. Когда он был близко, Силантий остановил лошадь.

Милиционер подошёл к телеге.

— Кто такой будешь? — спросил он и, прищурившись, посмотрел на деревяшку Силантия.

— А я не здешний… — проговорил Силантий, испуганно улыбаясь. — Я из колонии, — он показал рукой.

— Ага! — сказал милиционер. — А фамилия как?

— Силантий Пшеницин… а по отцу…

Милиционер не дослушал его.

— Фадеев! — крикнул он, поворачиваясь в сторону реки и махая кому-то.

Через минуту на плотину вышел второй милиционер и подошёл к телеге.

— А ну? — сказал он, глядя на товарища.

— Что ну?!. — сказал первый. — Тот самый, — он шепнул что-то на ухо Фадееву.

— Ага, — сказал тот.

— Так, вот, ты оставайся, а я с ним поеду.

— Ну, так что, — согласился Фадеев. — Езжайте.

Первый милиционер, ни слова больше не говоря, сел на телегу.

— Заворачивай! — скомандовал он Силантию.

— Куды тебе заворачивать? — огрызнулся было оторопевший Силантий.

— А ещё будешь растабаривать! — злобно искривив губы, крикнул милиционер и сам дёрнул за левую вожжу.

— Но-но! — закричал тогда на лошадь Силантий и стал заворачивать.

Он молча доехал до свёртка в детскую колонию, но, когда стал свёртывать, милиционер опять закричал на него:

— Куда воротишь?!. Направо вороти!..