Безумные затеи Ферапонта Ивановича

— Н-да… — продолжал матрос, прожёвывая что-то. — И они тоже, видно, промеж себя стеснялись. По двое-то не любили на палубу выходить. Только ежели один адмирал вышел на палубу, так другой сейчас обратно — один мимо другого пройдёт, честь по-морскому отдадут — и сейчас один, который на палубе был, в салон первого класса удаляется и смотрит из окна, когда другой на свежем воздухе настоится, место ему освободит, тогда опять он выходит.

— Да, поди, зазорно им было на вашем-то пароходишке шлёпать, — заметил один из собеседников.

— Ну, ещё бы! — сказал матрос . — Хотя наш-то пароход из лучших первый считался, — спохватился он, обиженный пренебрежительным отзывом.

Снова послышалось бульканье и жевание. Пассажира в жёлтом макинтоше это бульканье, видимо, сильно раздражало.

— Вот, чёрт! — пробормотал он, вскакивая и щёлкнув пальцами.

— Ведь всё, кажется, захватил, а это забыл!..

Он прошёлся нервно вдоль купе, постоял, посмотрел в окно на бегущую мимо степь и затем, подойдя к столику, пренебрежительно нацедил из чайника воды и выпил, страшно поморщившись.

В соседнем купе тем временем становилось всё веселее и веселее. Кто-то из собеседников или, вернее, из собутыльников начинал уже беспорядочно топтаться, проверяя, должно быть, насколько надёжны будут ноги его в танце.

— Эх, вы, ребятишки! — взвизгнул один из приятелей — За гармонью что ли слазать? — Гармонь у меня, братцы, тульская, системы «танго», от лучшего мастера Витчинкина!

— Шпарь! — крикнул матрос.

Гармонист полез на верхнюю полку доставать гармошку. Товарищи помогали ему вскарабкаться.

— Ну, что вам сыграть? — спросил гармонист, надевая ремень и пробуя лады.

— Камаринского!

— Вались ты! — крикнул матрос. — Не хочу я ваши деревенские танцы. Ты матросский танец «матлет» знаешь?

— Знаю.

— Вот и сыграй.

Гармонист заиграл «матлет». Матрос стал танцевать.

В соседнем купе было вовсе не так весело, как здесь. Как только раздались первые звуки гармошки, собака начала тоскливо взвизгивать и перебирать лапами.

Хозяин пробовал её успокаивать:

— Гера, Гера, ух, ты, славная собака! — говорил он, садясь рядом с ней и зажимая ей ладонями уши. Но это помогло ненадолго.

В самом сильном колене «матлета» м-ль Гера вырвала голову из рук хозяина и отчаянно завыла. Глаза её увлажнились слезами. Взгляд её, устремлённый на хозяина, казалось, говорил: «послушай, не сердись, я знаю, что огорчаю тебя, но не могу сдержать своих нервов, прекрати моё страдание».

И господин её понял, что выражал взгляд его подруги. Он нервно повернулся на каблуках и вошёл в соседнее купе, остановившись в проходе.

Увидев его, гармонист перестал играть, матрос застыл в незаконченном па.

Некоторое время все молчали.

— Милости просим в компанию нашу, — сказал, наконец, гармонист, указывая гостю на лавку.

— Спасибо, — сухо ответил тот, покручивая свой светлый ус. — Вот что, товарищи-граждане, — продолжал он официальным тоном, — я к вам насчёт того пришёл, чтобы вы прекратили играть.

— Почему?! — воскликнули все в один голос.

Матрос засунул руки в карманы.

— А потому, что не полагается в вагонах железной дороги игра на инструментах, — сказал пассажир в жёлтом макинтоше.

— А ты что? — Кондуктор? — спросил его матрос, нагнув голову и глядя, как бык.

— Не кондуктор, а перестаньте! — крикнул раздражаясь светлоусый. Полные бритые щёки его побагровели. — Если надо, я и кондуктора позову.

— А что вам, гражданин, моя гармошка повредила? — спокойно и презрительно спросил гармонист.

— А то, что у меня в купе собака, и она не переносит.

— Ха-ха-ха!

— Ха-ха-ха! — загрохотали все трое. Гармонист хохотал сильнее всех, хлопая ладонью по гармошке.

— Слушайте, — сказал он, наконец, совершенно серьёзным тоном, когда вдосталь нахохотался, — а кто она у вас будет?

— Как — кто?

— Ну мужчина или дама?

— Сука, — сказал недоумевая гражданин в макинтоше.

Новый взрыв хохота оглушил его.

— Ах, дамочка, значит? — подхватил матрос шутку товарища. — Ну, тогда приглашаю её в тустеп… Ангаже ву! — крикнул он, изгибаясь перед макинтошем.

Тот отступил.

— Петруша — тустеп! — крикнул гармонисту матрос.

Гармонист заиграл. Собака завыла.

Хозяин её злобно плюнул и побежал в купе проводников. Через минуту он вернулся с проводником. Долго увещевал проводник расходившихся приятелей. Сначала они не хотели и слушать. Они хохотали, ругались и обзывали проводника «гаврилкой». Наконец, тот пришёл в ярость и заявил, что на ближайшей станции он высадит их и передаст в ОРТЧК.

Приятели образумились.

Тяжко вздохнув, гармонист снял с плеча ремень гармошки. Наступила тишина.

— Да-а! — мрачно сказал, наконец, матрос. — Едет какой-нибудь спекулянтишка-живодёр, а гаврилки перед ним на коленках ползают.

— Тоже времечко пришло, не хуже старого режиму!

— Ну, добро бы хоть перед ним лебезил, а то и перед сукой-то его: что прикажете, ваше сиятельство, салфет вашей милости!

— А! — сказал третий и безнадёжно махнул рукой.

— Эх, закурить что ли с тоски, — сказал позёвывая матрос.

Все закурили. Дым тоненькими волоконцами стал распространяться в соседнее купа.