Безупречный

Когда он смотрит на меня, я зажмуриваюсь. Крепко сжимаю веки и хочу смахнуть слезы, скопившиеся под ними.

— Саммер, детка, иди сюда. Я в порядке. — Его голос мягкий, такой успокаивающий. Это возвращает меня в те долгие дни, проведенные в детском отделении с ним рядом.

Рыдание вырывается из меня, и он поднимает руку, жестом подзывая меня к себе. И, когда слезы текут по моим щекам, я переваливаюсь и заползаю на узкую больничную койку под руку моего отца. Даже сквозь ужасный запах больничных простыней я чувствую его успокаивающий аромат.

— Я была так напугана, папа. Я… Как только я узнала, я пришла. Я должна была быть здесь раньше.

Его широкая ладонь скользит вверх и вниз по моей руке, когда он прижимается щекой к моей макушке.

— Нет, не должна. Это не твоя работа — заботиться обо мне. Я просил Винтер не звонить тебе раньше. Она хотела этого. Но я не хотел, чтобы ты волновалась.

Это заставляет меня заплакать еще сильнее. Я утыкаюсь носом в его грудь, вытирая мокрые от слез руки о грубую больничную рубашку, которая все еще на нем.

— Пап, я действительно облажалась.

— Да. — Он продолжает гладить мою руку. — Я видел.

— Я не хотела, чтобы все вышло вот так. Винтер. Я не хотела, чтобы она…

Его голос становится грозным, и он крепко сжимает пальцы.

— Этот ублюдок тебя к чему-нибудь принуждал?

— Нет. Он… Я, ну, ты знаешь, я всегда была в него влюблена. Даже когда это превратилось просто в осмотры. — Мой отец хмыкает. На самом деле это была обычная шутка. Трудно не восторгаться красивым молодым врачом, который спас твою жизнь. — Это было примерно тогда, когда мне исполнилось восемнадцать. Я была совершеннолетней и пошла с друзьями выпить. Я столкнулась с ним в баре, и вместо того, чтобы тусоваться, мы закончили тем, что всю ночь катались по городу и разговаривали. И так все пошло прахом.

— Как долго?

Я хмыкаю и поворачиваю голову, чтобы посмотреть в потолок.

— Два года.

— Господи Иисусе, — бормочет отец. — Что потом?

— Потом… Винтер. — Я тяжело сглатываю, позволяя себе почувствовать мучительную боль, которую испытала, когда он сказал мне, что встречается с ней. Тогда я не могла уложить это в голове. Но теперь я могу. Я была молода и так чертовски хотела мужчину без профессиональных границ. Я не знаю, как я раньше этого не понимала. Винтер начала работать в той же больнице и мгновенно его забрала.

А я была мгновенно забыта.

Он не любил меня, он использовал меня и бросил. И теперь у меня от этого мурашки по коже.

— Я пообещала ему, что никогда никому не расскажу. Я не хотела разрушать его карьеру. Я имею в виду, он явно хорош в том, что он делает. Но…

— Но что? — Голос отца звучит совершенно жестко.

— Он как будто навсегда привязал меня к себе. Странные звонки или текстовые сообщения. Разговоры на семейных мероприятиях. Он был осторожен, чтобы никогда не переступать физическую черту, когда на горизонте появлялась Винтер, но он всегда как бы заставлял меня думать, что, может, может быть, все изменится.

Я грустно усмехаюсь. Когда я произношу это вслух, все кажется таким очевидным.

— Потому что он хотел контролировать тебя, — объясняет мой папа.

— Да. Сейчас я это понимаю. Он такой манипулятор. Подумать только, как сложилась моя личная жизнь за последние годы, я просто… Я думаю, именно поэтому говорят, что задним умом все крепки.

— Глупое, дурацкое высказывание, — бормочет отец, и его рука снова скользит вверх и вниз. — Конечно, оглядываясь назад, все умны.

Я улыбаюсь, но как-то нерешительно.

— Мне нужно найти Винтер.

— Тебе нужно дать ей немного времени. И мне придется иметь дело с Мариной. И тебе придется рассказать, почему Ретт Итон ведет себя рядом с тобой как огнедышащий дракон. Но сейчас просто полежи здесь со своим стариком минутку. В память о старых временах.

Я не спорю с ним, я просто глубоко вдыхаю через нос, ища утешения, желая почувствовать себя маленькой девочкой, которой когда-то была. В этой самой больнице. В этом самом крыле. С единственным человеком, который никогда не переставал приходить ко мне.

И я засыпаю.

Меня будит моя мачеха Марина, толкая в плечо. В комнате полумрак. У Марины светло-русые волосы и суровые черты лица. Совсем как всегда. На ней серое платье-карандаш под белым пальто. Она уважаемый врач этой больницы, но не удосужилась прийти проведать своего мужа за последние сколько угодно часов с тех пор, как у него случился сердечный приступ.

Хотя она всегда была жестокой.

— Убирайся. — Она указывает на дверь.

Я ей никогда не нравилась. С одной стороны, кто может винить ее? Но с другой… Повзрослей, черт возьми.

— Нет. — Я приподнимаюсь, чтобы сесть, и провожу пальцами по волосам, пытаясь сориентироваться.

— Да. Ты сделала здесь достаточно для одного дня.

Мое сердце падает при напоминании о том, что произошло ранее. С Винтер. Мышцы в моей груди сжимаются, и я опускаю взгляд.

Еще одна причина для нее, чтобы ненавидеть меня. Чтобы моя сестра возненавидела меня.

— Послушай, я…

Ее рука взлетает вверх, ладонь поднята в останавливающем жесте, а глаза пылают ледяной яростью.