Безутешная плоть

– Я не хотела ехать, – мотает головой Кристина, – потому что не хочу вмешиваться. Моя тетя вышла замуж за своего мужа, когда была молодой женщиной. И вот до чего дошло. У нас, похоже, всегда будет кровь. Не знаю, только ли в моей семье.

Первые автобусы – так поздно они ходят с большими интервалами – проезжают мимо, потому что набиты битком. Когда ты возвращаешься к скамейке, Кристина с презрением рассказывает о том, что вообще-то тебя не касается.

Муж хозяйки переехал в Хараре из Масвинго. До того ВаМаньянга работал помощником на заправке у белого человека по фамилии Пикок. После Независимости Пикок уехал в Новую Зеландию, передав ВаМаньянге заправку и все ее движимое имущество. И вот в результате сомнительного соглашения с национальной компанией, занимавшейся междугородними перевозками, которое подразумевало махинации со скидками на топливо, акциями и выходными пособиями, был уволен один младший менеджер. ВаМаньянга предложил себя на это место и получил его, продолжая собственное дело на стороне. Сходным образом он за несколько лет добился места генерального директора компании «Государственные автобусы зимбабвийского народа». Его перевели в столичный головной офис полугосударственной компании, и он, ведая станциями обслуживания, хапнул землю в южных предместьях. Когда Кристина рассказывает о таком попрании всего, за что она сражалась, голос ее сочится презрением. Ты же, узнавая подробности о человеке, который столь ловко продвинулся, так возбуждаешься, что все существо издает тихий стон восхищения.

Кристина машет очередному автобусу. Он останавливается, хотя уже заполнен бóльшим количеством людей, чем положено. Затем, поскольку вы ночные путники и полностью в милости кондуктора, тот берет с вас двойную плату, и вы едете на целый доллар, оставшись без денег на обратный проезд. Остальные пассажиры недовольно гудят, но достают грязные мелкие купюры или горсти мелочи. У тебя такое ощущение, что ты через сиденье просачиваешься в асфальт, где растворяешься, и колеса разжевывают тебя до невидимости.

Автобус останавливается на Копабакана, и ты вылезаешь следом за Кристиной. Первые пару сотен метров она ведет тебя по разбитой мостовой на восток.

– Он прилично разбогател, – говорит она наконец, как будто ей это только что пришло в голову. – Оказалось, он хорошо умеет то, что называется бизнесом. Слово появилось после Независимости. Хотя знаешь, лучше называть восемнадцатое апреля. Что мы знаем про независимость? Может, она была как раз для таких людей, как мой дядя.

И она рассказывает дальше. Вскоре ВаМаньянга приобрел еще один дом на севере города, тоже у белого, который тоже уехал в Новую Зеландию, где не было, да и речи не могло быть об ассимиляции, поскольку все прежние народы просто вырезали. Теперь голос Кристины скорее печален, чем презрителен. Оказывается, что не только ты, все аплодировали успехам ВаМаньянги. Никто не высказывал никаких сомнений. Родственники и сослуживцы равно нахваливали, как новоиспеченный независимый бизнесмен обратил свое наследство в твердую валюту и надежно поместил ее в банк на острове Мэн.

– Чего они хотели? Разумеется, занять у моего дяди денег, – фыркает Кристина.

Ты качаешь головой и цокаешь, искренне возмущаясь дядей спутницы.

– Ушлый он был. Признаю, умен, – пожимает плечами Кристина. – Так что почти никто ничего не получил. И до чего договорились? Что такие деньги он не мог заработать лишь усердным трудом, что у него какие-то там злобные, кровососущие гоблины. Кто-то пытался выяснить, каким мути[19] пользуется мой дядя. Кто-то хотел перекрыть ему возможности еще более сильными средствами, а кто-то сам хотел воспользоваться его рецептом. Многие считали, что зелье было настояно на фрагментах тел похищенных детей.

Рассказывая об этом, Кристина подтверждает, что ее дядя был вполне способен переправлять детские органы на продажу в Южную Африку, добавлять их в магические снадобья или просто закапывать туда, где еще хотел поставить депо «Государственных автобусов».

Однако, как ты узнаешь к своему удовлетворению, ВаМаньянга не позволял слухам тормозить его движение вверх. Скоро он купил еще земли и выехал из второго дома, чтобы вести более роскошный образ жизни. Наезды в деревню, где жила их племянница, становились все реже. Кристина уверяет тебя, что ничуть от этого не страдала и перестала что любить, что уважать родственников.

С некоторым нетерпением догадавшись, что Кристина имеет в виду не только Маньянг, но и всех, кому так неймется продвинуться, ты говоришь:

– Все война. Все она. Никто не совершал ничего подобного, до того как вы пошли в Мозамбик и начали творить, сама знаешь что.

– Нет ничего такого, что совершали борцы за свободу и не совершали бы в деревне, – отвечает Кристина. – Знаешь, все всё приняли очень легко. И до сих пор не прекратили. Когда закончилась война, я поклялась, что найду применение своим рукам. Я молилась, чтобы мне больше такого не делать. Что бы там ни было.