– Когда такое случается с женщинами, – отвечает первый, – понятно, в чем дело. Предки их крутят. – Он распрямляется, и над тобой вырастает его тень. – Варят любовное зелье, вот чем они занимаются. Только и делают, что гноят утробу своих мужей и убивают их одного за другим. Не трогай ее. А то вляпаешься во что-нибудь. Сущие ведьмы.
Пот, керосин, долго не мылись. Тебя окутывает запах.
– Сказал, не трогай ее. Возьмет твое, и пиши пропало.
Запах ослабевает.
– Ты видел, чтобы кто-то что-то трогал? – спрашивает мужчина, которому рекомендовали тебя бросить.
Шуршание.
– Э, ты что! – восклицает первый. – Выброшенные деньги.
– Поскольку она здесь, то еще не умерла, – отвечает второй. – Я бы сказал, что не выброшенные.
В ладонь тебе вжимается пятидесятицентовая монета. Шаги удаляются, и ты отключаешься.
Позже ты опять открываешь глаза и наклоняешься, чтобы вырвало. Месиво заполняет трещины в асфальте. Муравьи и крошечные паучки в негодовании расползаются. Ты с трудом поднимаешься, сжимая пятидесятицентовую монету, твой улов. Муравьи и паучки бегают по телу.
Целые полки муравьев и паучков плюют на слабый напор во вдовьем душе. Яростно соскребая их мочалкой вместе с собственной кожей, ты думаешь: «Я из тех, кому два повара дают монетку. Нет, я не такая. Нет, такая. Не такая. А если бы была такая, я бы знала?»
Когда ты, молодая, боевитая, выращивала на семейном поле кукурузу и продавала ее, копя деньги на школьные взносы, ты была не такой, какой стала. Когда и как это произошло? Когда ты училась вместе с самыми блестящими учениками, несмотря на то, что бегала до школы много километров и делала уроки при свете чадной свечи? Нет, это не могло случиться тогда. Ни потом, в средней школе при миссии дяди, где ты по-прежнему была сосредоточена на лучшей жизни и поэтому по-прежнему выделялась. Остается только следующее учебное заведение, колледж Святого Сердца. Должно быть, метаморфоза произошла тогда. И все-таки как ужасно сознавать, что близость к белым людям в монастыре сокрушила сердце и матка, из которой ты воспроизводила сама себя, прежде чем дать жизнь кому-то еще, съежилась между тазобедренными костями.
Ты перестаешь сопротивляться тому, что поняла, и в конце концов сдаешься жестокой правде, с которой впервые столкнулась в университете. Писательница из Ганы Ама Ата Айду, по ее признанию в одном из интервью, понятия не имела, что она именно того цвета, о котором скоро узнала; прозвание «черный» не имело для нее никакого смысла, пока она не оказалась среди белых людей. Прочитав это, ты рассмеялась и подумала: «Тебя будто окунули в краску». Теперь, когда под слабыми струйками еле теплой воды, вытекающими из засоренного душа, по тебе ползают яростные, как всегда, муравьи, ты понимаешь еще кое-что. История ганки напоминает тебе кузину Ньяшу, ее привычку, которая тебе не нравилась, но которую ты вынуждена была терпеть, пока жила с ней в одной комнате при миссии, – говорить о белых людях неприязненно, почти насмешливо и в то же время с оттенком обиды. Тогда тебя пугало, насколько враждебно кузина относится к европейцам. И вот теперь, когда ты пытаешься понять, в какой момент твоя жизнь покатилась вниз, мысль о людях, с такой злобой и пренебрежением воспринимающих других, опять вызывает в тебе отвращение.
Свист Кристины. Сегодня утром она выбрала мелодию, которую пели все, когда утверждалось, будто война окончена и все, что нужно было завоевать, завоевано. «Большой брат принес высокие моральные принципы. Большой брат принес счастье». В торжественный ритм она подпускает печали. Ты понимаешь, что хочешь пойти в сад и присоединиться к ней, чем бы она ни занималась – сеяла, полола, поливала. Ты тоже хочешь петь, укладывая слова в мелодию.
Через несколько минут, вытирая руки и ноги, ты душишь желание выйти к спутнице по прошлой ночи, это глупо и уводит в сторону, не позволяя тебе вернуть ситуацию в нужное русло. Кристина показала, что не может помочь тебе хоть как-то улучшить жизнь. Ты выходишь из ванной, приняв решение в качестве следующего шага к успеху отныне держаться подальше от бывшей воительницы. Ноги оставляют мокрые следы на паркете. Ты забыла шлепанцы и теперь пачкаешь ноги.
Когда ты открываешь дверь, муравьи вползают вместе с тобой, мимо тебя и в тебя. Проявление нездоровья, свидетельствующее о том, что трезвость относительна, вызывает панику. У тебя такое ощущение, будто ты ползешь вверх по краю пропасти и скала манит тебя; хуже того – ты испытываешь тайное желание упасть туда, в забвение, и возможности остановить падение нет, так как ты и есть пропасть.