Безутешная плоть

Но не дойдя до тебя, он поворачивается и, широко раскинув руки, на ощупь бредет обратно к машине. Май в ярости. Баба гладит стекло «Мазды». Май глубоко вздыхает и качает головой. Баба продолжает поглаживать дверцы машины, бамперы, капот. Потом начинает плакать.

– О, – вырывается из его груди. – О, неужто это моя дочь? Нет, быть этого не может. Моя дочь достигла таких высот? Хай-хай-хай-хай. Моя дочь, может ли это быть? Нет, ни в жизнь. Это не может быть моя дочь! Нет-нет, не трогайте меня, – стонет он, хотя никто и не думает его трогать. – Сегодня я видел то, что латает каждый шов и каждый рваный подол. Дайте мне постоять и посмотреть, что натворила эта мурунгу. Дайте мне посмотреть, что привезла мне моя дочь.

Он все стонет, наконец ты берешь его за руки и ведешь к дому, который построил его брат.

– Это я, Баба. Тамбудзай, – говоришь ты ему в лицо.

Но ему неинтересно.

– Вири, – тихо, мечтательно напевает отец, пока ты ведешь его дальше. – Ха, вакомана, о мужчины и женщины, вири, вири.

Когда вы входите в его комнату, он спотыкается о тарелки, оставленные Фридом. Угали, застывшее мясо, подливка, кусочки овощей разлетаются в разные стороны.

– Вири, о вири, – вздыхает Баба.

Не говоря друг другу ни слова, вы с племянницами укладываете его на матрас.

Ночь ползет на запад. Серые очертания горы за домом. Ты и не думаешь спать.

Болтовня в боковой комнате через некоторое время стихает, девочки снова погружаются в сновидения. Ты зажигаешь свечу. Наконец берешь тетрадь, которую раньше отшвырнула.

Ближе к концу проба пера под названием «Мантра». Название выведено в середине строки цветистыми прописными буквами. Под ним мелким, смешливым почерком просьба учительницы: «Пожалуйста, пиши нормально».

Ты помнишь, как сочиняла стихотворение, но не помнишь, о чем оно, и с любопытством опять читаешь мысли, запечатленные на бумаге твоей детской рукой.

Раздраженная загадочными фразами, ты бросаешь тетрадь обратно в сундук и снова начинаешь обдумывать, как достигнуть своей цели. Ты еще не пришла ни к какому заключению, когда раздается голос матери.

– Май-ве, май-ве. Юви, юви, о Отец! – кричит мать. – Меня убивают! Меня приговорили к смерти! Дочь! Консепт, Фридом! Вы все, у меня вырывают жизнь!

Ты идешь к двери. Ждешь, опустив голову. Потом возвращаешься в постель, решив не выходить.

– Юви! Юви! Он убивает меня, он убивает меня, – причитает мать. – О, мои дочери и внучки-ве. Кто спасет меня от этого человека?

Ты продолжаешь слушать, через некоторое время крики умолкают. Когда снова становится тихо, ты ложишься в кровать и поворачиваешься к стене, как будто спишь.

Глава 20

Рано утром ты достаешь из чемодана небольшой сверток и кладешь его на стол к продуктам. В нем блузка и юбка для матери и рубашка с короткими рукавами для отца. Их ты собиралась подарить родителям, чтобы, так сказать, «открыть им рот» перед разговором о проекте Деревня Эко-Транзит. Ведь ты воображала себе торжественную встречу. Ты оставляешь сверток в качестве посредника, своего рода страховки, чтобы рот у матери не закрылся. Ясно, что тебе пора уезжать на «Мазде» «Зеленой жакаранды», но ты планируешь вернуться и заключить сделку. Ты кладешь сверток так, чтобы его легко было найти, и идешь к входной двери.

– Ндиве, Мэгги? Это ты, Мэгги? – Консепт и Фридом поют, подметая центральный газон метлами из веток. – Вакатора мукунда. Кто забрал мою дочь?

Их счастливые голоса заливают двор музыкой.

Мать умывается. К стене веранды прикреплен эмалированный таз с теплой водой. Рядом лежит кусок зеленого мыла «Санлайт». Мать осторожно вытирает лицо затертым до дыр, сереющим полотенцем.

Ты вспоминаешь, что привезла еду, туалетные принадлежности, но не взяла душистое мыло, «Люкс», «Гейшу» или «Пальмолайв», чтобы омовения матери были немного ароматнее.

– Доброе утро, Тамбудзай. – Мать не смотрит на тебя. – Я подумала, лучше оставить его в покое, не мыться там, где он.

Ты стараешься держаться бесстрастно, спокойно.

– Доброе утро, Май, – отвечаешь ты. – Как спалось?

– Как видишь. И, может быть, слышала. А ты, как тебе спалось?

Ты заверяешь ее, что прекрасно отдохнула.

– Это хорошо.