Безутешная плоть

Похлопывая полотенцем, она вытирает щеки, шею, осторожно повязывает платок на голову и несколько секунд пытается прикрыть передней частью отеки на лбу. Надвигает платок еще ниже, чтобы спрятать красную звездочку, сверкающую в белке глаза. Потом опять поднимает его, поскольку так ничего не видно.

– То, что дала та женщина, твоя начальница, мы в любом случае используем, – говорит мать. – Еще немножко поживем. Я вот о чем думаю: почему она хочет, чтобы мы выжили? Все время думала. Даже когда держала вот так руки, когда пиво уже испарилось и он стал целить точнее, даже тогда я думала, Стивенсон чего-то хочет, и, возможно, я могу это сделать. Поэтому я решила, будь что будет, я выслушаю тебя, выслушаю то, что ты приехала рассказать о своей работе с этой… этой…

– Трейси, – подсказываешь ты. – Трейси Стивенсон.

– Ах, Мэгги, учандиурайиса, Мэгги.

– Ах, ты погубишь меня, Мэгги, – поют племянницы.

– Да, – кивает Май. – Я готова выслушать то, с чем ты, по твоим словам, приехала.

Девочки чисто подмели двор и сгребают мусор на обломок алюминиевой кровли в конце двора. Их голоса становятся тише.

Май изо всех сил, что позволяют ей синяки и ушибы на лице, кричит, чтобы внучки отнесли таз с грязной водой. Зайдя в старый дом, она поднимает руку, приглашая тебя следовать за ней. Поставив два пыльных стула лицом к лицу среди продуктов, она опускается на один и жестом предлагает тебе другой. Она слушает план, лишь изредка прерывая, чтобы уточнить какую-нибудь деталь.

– Речь идет обо всей деревне? – осведомляется Май, когда ты заканчиваешь. – Не только о нас? Потому что только твое дело разозлит всю округу.

– Да! Для всех. Все будет как надо, – уверяешь ты ее. – Но строить будем здесь, – торопишься ты, когда на лице матери появляется сомнение.

– Так проще, – соглашается она. – Тогда мы сможем сказать нашей мамбо, что это наш проект. Если на всю деревню, тогда это проект мамбо, и это не очень хорошо. С другой стороны, – рассуждает она, задумавшись, – если только наш проект, то тоже нехорошо. Так мы не добьемся успеха. Нас убьют от зависти.

– Новая жизнь для всех, – объясняешь ты. – Вся деревня получит свою долю. Каждый что-то получит.

– Вся деревня? Каждый? – Лицо матери снова омрачается. – Я думала, ты сказала, что работать будут женщины. Они будут делать все, что нужно? Как мы справимся, если мужчины будут вмешиваться?

Ты уверяешь Май, что, поскольку проект твой, ты будешь тесно сотрудничать со всеми женщинами в деревне.

– И нам заплатят? Каждой за то, что мы будем делать? Всем, по-честному? – настороженно спрашивает мать. – Эти белые… они что-то говорят, потом делают, но делают так, что непонятно, что именно они говорили сначала.

– Поверь, Май, теперь я их знаю. – После такого напряжения ты не можешь удержаться от некоторого хвастовства. – Ты забыла, сколько лет я провела в женском колледже Святого Сердца? Я знаю наших белых людей. И я работаю с начальницей так долго, что могу сказать: теперь я ее лучше знаю и понимаю, что она имеет в виду.

– Ты меня должна знать лучше. – Выдвинув подбородок, мать пытается вскинуть голову, но тут же морщится. – Поскольку у меня семь классов, Женский клуб избрал меня казначеем нашего деревенского отделения. Да, я очень хорошо разбираюсь в цифрах, так что могу тебе помочь. Могу пойти в Женский клуб, и председательница передаст наши слова нашей мамбо. Теперь, я надеюсь, ты готова и закончишь то, что начала. Она захочет, чтобы мы чем-нибудь открыли ей рот. Но нехорошо открывать рот и забывать про сердце. Значит, нужно что-то другое.

Ты готова. Ты открываешь сумку.

– И они нам вот так будут платить? – уточняет мать, рассматривая банкноты. – И я смогу завязать деньги себе в платок?

– Каждый или каждая, кто будет с нами работать, сможет завязать, куда захочет, такие деньги.

Мать улыбается.

– Сначала поедим, – решает она. – Потом пойдем к председательнице Женского клуба.

– Казначей! Макорокото! Поздравляю, казначей, – отвечаешь ты, надуваясь от гордости.

– А теперь, – Май встает, – веди себя так, как будто ничего не произошло, слышишь, Тамбудзай? Умойся. Приготовь отцу чай, кашу, все, что захочет. Но ни слова ему. Ни за что не говори, что мы тут с тобой обсуждали. Молчок, что мы что-то обсуждали и что-то решили.

– Поняла, Май. – При мысли о том, что приближается повышение, сердце у тебя начинает колотиться.

– Тогда пойду оденусь. – Мать останавливается на пороге. – В свое время ты позволишь ему думать, что он первый все узнал и первый сообщил нашей мамбо.

– Май, – зовешь ты.

– Что такое, ребенок?

Вспомнив только сейчас, ты опять роешься в сумке и достаешь пачку парацетамола. Мать берет таблетки и кричит внучкам, чтобы они принесли ей воды.

– И вот еще, – вспоминаешь ты, передавая ей маленький сверток с блузкой и юбкой.

– Оставь, отдашь его председательнице. Она тоже захочет, чтобы ей открыли рот.

* * *

Оказывается, председательница, миссис Самхунгу, живет за оврагом и, таким образом, является твоей соседкой. Мать уверяет, что за нее демократическим способом проголосовали все члены клуба.