Безутешный счастливчик

«для потрясения мозгов» – юлит, как бес перед заутреней, – чиста, как снег альпийских вершин, и сильна, как смерть, – разбойничий аккомпанемент – Блуд не вечен, и гетера, прожженная, на склоне блудных дней может поплакать от потери невинности – «шумит, как угли в самоваре» – переплелись две стихии – заметалась, зафыркала, заныла, зачихала, но для этого еще нет социальных предпосылок – симф‹ония› предназн‹ачена› на экспорт – мишурный блеск – «искра истины средь маразма заблужденья» – «чистая душа в своем исканье смутном» – а теперь: тишь, бесшумно лопаются мыльные пузыри, привычки и душевный достаток, тихий, как катание сыра в масле, – (вы следите?) – полное отсутствие рисовки, позы, «занятости собой», т. е. всегда прост, ясен и в высшей степени натурален – «шуршание бытия» (Розанов) – и «вечное алкание, без сытости и удовлетворения» – «врожденная рана высоких душ» (Цветаева) – время бежит, струятся флюиды – Зачем же эти фанфары в финале? Безумец! – «дичайшая из разноголосиц» (Цветаева) – то Восход, то Закат, то львиный рык, то искренность пастушки – потребительница глупой радости – «составлена в весьма сильных выражениях» – «но это уже не под силу сынам человеческим» – призраки материализовались – «ожидала его в долине, увитой плющом» – «сверкает пламень истребленья, грохочет гром по небесам» – презирая закон и обычай» – после Nacht und Nebel начинается Sturm und Drang – «перехожу в другую веру» (Цветаева) – перестань ликовать, Исайя, рано еще – но это не заставляет их сжимать ладонями свои лысые черепа – перепуган, но храбрится, вернее, не хочет потерять позу – тема на время уходит по причинам частного порядка – теперь Господь его укрепил – но ненадолго.

_______

В Рих. Штраусе по Цветаевой: оазис, водопой для раскаленных душ.

«Чтоб волк хлебнул и отпил

И захлебнулся пустотой».

«Блаженны длинноты» (Цветаева).

«О мелочь!» (Цветаева).

«Дух вылетел из барабана,

Грудь лопнула у трубача».

Последние слова Модеста Мусоргского, сквозь удушье: «Все кончено! Ах, я несчастный!»

После премьеры «Бориса» в ‹18›74 г. в Мариинском театре – один из оскорбленных слушателей: «Я собственными ушами слышал параллельные квинты!»

Андре Моруа в книге «Моя родина», в книге, написанной специально для нефранцузов, говорит о Франции со всех сторон и решительно обо всем, кроме музыки.

А вот история моих муз‹ыкальных› вкусов.

1955 г. – Чайковский (несколько романсов и арий). Мусоргский (несколько песен). Верди (обрывки из «Травиаты»).

1956 г. – Чайковский. Верди. Мусоргский. Римский-Корсаков.

декабрь 1956 г. – Первое знакомство с Равелем. Опьянен и больше того.

1957 г. – Весь год под знаком Равеля. В глубине остаются прежние привязанности, в которых стыжусь отдавать отчет: Чайковский, оперные арии Глинки и Корсакова. Романсы Глинки. Оперные арии Россини и Верди. Песни Шуберта.

1958 г. – Вкусы не изменяются. Помню отчетливый и не находящий удовлетворения интерес к Равелю и Дебюсси. А любимцами остаются общие места из русских классиков.

весна 1959 г. – Привязанность ко 2-му (си бемоль-минорному) скерцо Шопена. Шопен обретает плоть. 2–3 мазурки. А всем по-прежнему говорю о Равеле: «Равель! Равель!»

лето 1959 г. – впервые прочитываю бранную статью о Стравинском.

осень, зима 1959 г. – Страстная привязанность к русской песне и русскому романсу. Временами слушаю Дебюсси и Скрябина – и решительно не понимаю 8-ю Шостаковича.

1960 г. – Русский романс. Оперные арии. Соль-минорная симфония Моцарта. Впервые слышу о Малере.

1961 г. В «Крейцерову сонату» Бетховена влюблен настолько, что все лето подавлен этим. Пьески Скрябина трогают, но ненадолго. Русская песня и романс.

1962 г. Слишком много Бетховена. Весь год – сплошной Бетховен. Весной 62 г. – впервые слушаю Стравинского и отныне ношусь с ним, как с писаной торбой. Весной же слушаю «Сирены» Дебюсси – еще миллион восторгов.

зима 62–63 гг. На знамени – Стравинский, Равель, Шостакович, Р. Штраус. Последнего не слушал, но много наслышан. Русская песня остается.

1963 г. – Еще три вещи Стравинского, услышанные за год, упрочивают мое поклонение. Стравинский, 8-я и 11-я Шостаковича, «Сирены» Дебюсси и русский романс.

Летом 1963 г. впервые слышу фамилии Мийо и Хиндемита.

1964 г. – Интерес к музыке делается совершенно пристальным. Весной слушаю абракадабру Штокгаузена. Глотаю все подряд. Открываю новые имена: Брукнер, Регер, Жак Ибер, Яначек, Бриттен. Пока только имена.

Лето – В августе 1964 г. – впервые слушаю «Песни стр. подмастерья» и 1-ю симфонию Малера. Обнаруживаю то, чего так долго искал. Все начинается с этого. В августе 1964 г. муз. вкус вытесняет все остальные чувства, кроме эротического.

1965 г. – Куча ‹нрзб.› Онеггер, Пуленк, Дюрей, Орф, ‹нрзб.›, Листон, ‹нрзб.›, Томсон, Копленд, Барбер и пр. и пр.

февраль 1965 г. – С покупки 3-й симфонии Онеггера и кражи Дюка начинается накопление фонотеки и муз. литературы.

май 1965 г. – Впервые слушаю 9-ю Малера. Утверждаюсь в своей непримиримости ко всем остальным музыкальным манерам (исключение для Стравинского).