Читаем Безутешный счастливчик полностью

1966 г. – Малер. Стравинский. Шостакович. Прокофьев. Шопен. Мийо. Рус. романс.


Заметки к истории музыки›:

Кто может нас обязать быть приятными, если мы этого не хотим – приятного обхождения – звенят литавры, гремят фанфары – во времена Павла I самым неприятным танцем считался вальс, был запрещен – и прежде, до него, Г. М., многие маскировали цинизмом свою сентиментальность, но допустить это в музыке он отважился первый – неудовлетворенность, раздражение, неприкаянность – ловкач, искусник – увеличенная квинта повторяется трижды, а это очень нехорошо – сильно, иногда с жаром – очень складно.


Заметки к истории муз‹ыки›:

В сочинении «Жестерен» здравый смысл, опытность, честность, мужество и грубый юмор – воют, как бесы перед заутреней – ‹нрзб.› – в 2–3-х фразах он излагает мысль и потом полчаса благодарит Провидение за то, что оно ниспослало ему ее – воздушность или массивность? – неслышное колыхание невидимых контуров – все человеческие проблемы решив, слегка утомлен, а наутро мутит нутро – достойное крохоборство Малери – громкое монотонное причитание – вслушивался с пытливым любопытством собаки – расстраивает нервы сначала, потом заставляет забыться спокойным, целомудренным сном – в мыслях, что ли, веселей сделалось? – побесились и завалились спать – вернее, так: побесились, ополовинили бутылку, высморкались и отерли слезы – «Дым коромыслом» – душа с телом расстается – не наружность благолепия – с колокольным перезвоном, ярманками, бесшабашной гульбою и мордобоем, – осатанел, смеется всем брюхом – резкость этих выходок неуклюжа, хоть и продуманна – хляби разверзлись, гром и молния, пыль столбом, дым коромыслом – взлохмаченность взамен причесанности – А не желаете ли вы фигу? – толстым голосом – ну, с непривычки поблюешь, не без этого – надорванно и кисло – высокое косноязычие М. и неразборчивость в плагиате, но зато слишком много есть что сказать – тает, как дым в небе, как воск от лица огня – грубость и бестактность у раннего Прокофьева – вопреки житейскому расчету (вместо здравого смысла) – где доброе что-то – Вы сейчас увидите, что это было не лишне.


Заготовки к истории музыки›:

«В земной и желтой меланхолии

она застыла, как надгробная покорность».

(«12-я ночь», Шекспир)

долго собирается с мыслями – с комсомольским огоньком – развязный топ-топ небрежной самоуверенности – о Р. Штраусе: припадки кровожадной ревности, пожалуй, а не семейная уютность – заходят с фланга и опять открывают огонь – гнев, возмущение или законная гордость? – склизкая, холодная, вялая и прозрачная – и, шамкая, выражает свое презрение к миру – поселив сомнения, затем подкрепляет и освежает – воздушность и чистота – Как зима, холодно, длинно – сначала огонь, потом вода, потом медные трубы – только лясы точит – Лазаря поет – сломя голову и не переводя дыхания – дает шороху – иль семь верст до небес и все лесом – от шепота до фортиссимо – плач и скрежет зубов – пышность и величие – поток мыслей, который я с удовольствием бы остановил – не брезговать и устарелыми оборотами – тяжеловесность этих шуток сравнивать с силлабическими мадригалами Кантемира – у Р‹имского›-Корсакова «роскошь мироздания» – раздражение мысли и чувств, больше ничего – у нас своей кручины довольно – можно назвать так: «горькая участь» – если, конечно, не дать себе труда вслушаться – разница в том, как трактует эту тему еврей и как – христианская душа – Ну, замолол, старый мозгляк! – в искусстве нашего времени не мелодия; мелодия серая, испитая, помятая или, наоборот, натуженная, апоплексичная – первый берет курс на Огарева, 2-й берет нас измором ‹нрзб.› еще – и улица ‹нрзб.› – водная стихия «сбоку брызжет, сверху льет», кот. говорит Пауль Хинд‹емит› – нервный и желчный субъект – и слишком много самодовольства – непринужденно – не лезет на стены – ломая кости, вышибает дух – хочет «твердой презрительной улыбки», но губы дрожат (Малер) – любопытство, вызываемое приближением чего-то решительного – нравственный мир и строгие ноты – у Толстого «незаметно проникает сознание совершающегося беспорядка и бестолковщины – все об одном, все об одном чем-то, тяжелом и неразрешенном – или чающий вместить да вместит – потрясти и очистить наши души – воспитывает вкус и слух и внушает идеи – все, что может здесь уловить неопытное ухо и рассеянный ум – мишурный блеск – «вулканический стиль» – тема возвращается, и мы рады, но вовсе не потому, что она хороша, а потому, что нам свойственно радоваться чего-нибудь очень знакомого после долгого отсутствия


– неслышно, как трясутся поджилки и бегают мурашки, как волосы седеют, вставая дыбом – это не концерт, это обед из трех блюд: дешевая бурда на первое, из которой, при известном прилежании, можно что-нибудь выловить, второе подано под таким острым соусом и так проперчено, что вы только удивляетесь, но не хотите употреблять – и бланманже на десерт


Перейти на страницу:

Похожие книги

Адмирал Ее Величества России
Адмирал Ее Величества России

Что есть величие – закономерность или случайность? Вряд ли на этот вопрос можно ответить однозначно. Но разве большинство великих судеб делает не случайный поворот? Какая-нибудь ничего не значащая встреча, мимолетная удача, без которой великий путь так бы и остался просто биографией.И все же есть судьбы, которым путь к величию, кажется, предначертан с рождения. Павел Степанович Нахимов (1802—1855) – из их числа. Конечно, у него были учителя, был великий М. П. Лазарев, под началом которого Нахимов сначала отправился в кругосветное плавание, а затем геройски сражался в битве при Наварине.Но Нахимов шел к своей славе, невзирая на подарки судьбы и ее удары. Например, когда тот же Лазарев охладел к нему и настоял на назначении на пост начальника штаба (а фактически – командующего) Черноморского флота другого, пусть и не менее достойного кандидата – Корнилова. Тогда Нахимов не просто стоически воспринял эту ситуацию, но до последней своей минуты хранил искреннее уважение к памяти Лазарева и Корнилова.Крымская война 1853—1856 гг. была последней «благородной» войной в истории человечества, «войной джентльменов». Во-первых, потому, что враги хоть и оставались врагами, но уважали друг друга. А во-вторых – это была война «идеальных» командиров. Иерархия, звания, прошлые заслуги – все это ничего не значило для Нахимова, когда речь о шла о деле. А делом всей жизни адмирала была защита Отечества…От юности, учебы в Морском корпусе, первых плаваний – до гениальной победы при Синопе и героической обороны Севастополя: о большом пути великого флотоводца рассказывают уникальные документы самого П. С. Нахимова. Дополняют их мемуары соратников Павла Степановича, воспоминания современников знаменитого российского адмирала, фрагменты трудов классиков военной истории – Е. В. Тарле, А. М. Зайончковского, М. И. Богдановича, А. А. Керсновского.Нахимов был фаталистом. Он всегда знал, что придет его время. Что, даже если понадобится сражаться с превосходящим флотом противника,– он будет сражаться и победит. Знал, что именно он должен защищать Севастополь, руководить его обороной, даже не имея поначалу соответствующих на то полномочий. А когда погиб Корнилов и положение Севастополя становилось все более тяжелым, «окружающие Нахимова стали замечать в нем твердое, безмолвное решение, смысл которого был им понятен. С каждым месяцем им становилось все яснее, что этот человек не может и не хочет пережить Севастополь».Так и вышло… В этом – высшая форма величия полководца, которую невозможно изъяснить… Перед ней можно только преклоняться…Электронная публикация материалов жизни и деятельности П. С. Нахимова включает полный текст бумажной книги и избранную часть иллюстративного документального материала. А для истинных ценителей подарочных изданий мы предлагаем классическую книгу. Как и все издания серии «Великие полководцы» книга снабжена подробными историческими и биографическими комментариями; текст сопровождают сотни иллюстраций из российских и зарубежных периодических изданий описываемого времени, с многими из которых современный читатель познакомится впервые. Прекрасная печать, оригинальное оформление, лучшая офсетная бумага – все это делает книги подарочной серии «Великие полководцы» лучшим подарком мужчине на все случаи жизни.

Павел Степанович Нахимов

Биографии и Мемуары / Военное дело / Военная история / История / Военное дело: прочее / Образование и наука
След в океане
След в океане

Имя Александра Городницкого хорошо известно не только любителям поэзии и авторской песни, но и ученым, связанным с океанологией. В своей новой книге, автор рассказывает о детстве и юности, о том, как рождались песни, о научных экспедициях в Арктику и различные районы Мирового океана, о своих друзьях — писателях, поэтах, геологах, ученых.Это не просто мемуары — скорее, философско-лирический взгляд на мир и эпоху, попытка осмыслить недавнее прошлое, рассказать о людях, с которыми сталкивала судьба. А рассказчик Александр Городницкий великолепный, его неожиданный юмор, легкая ирония, умение подмечать детали, тонкое поэтическое восприятие окружающего делают «маленькое чудо»: мы как бы переносимся то на палубу «Крузенштерна», то на поляну Грушинского фестиваля авторской песни, оказываемся в одной компании с Юрием Визбором или Владимиром Высоцким, Натаном Эйдельманом или Давидом Самойловым.Пересказать книгу нельзя — прочитайте ее сами, и перед вами совершенно по-новому откроется человек, чьи песни знакомы с детства.Книга иллюстрирована фотографиями.

Александр Моисеевич Городницкий

Биографии и Мемуары / Документальное
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе
100 легенд рока. Живой звук в каждой фразе

На споры о ценности и вредоносности рока было израсходовано не меньше типографской краски, чем ушло грима на все турне Kiss. Но как спорить о музыкальной стихии, которая избегает определений и застывших форм? Описанные в книге 100 имен и сюжетов из истории рока позволяют оценить мятежную силу музыки, над которой не властно время. Под одной обложкой и непререкаемые авторитеты уровня Элвиса Пресли, The Beatles, Led Zeppelin и Pink Floyd, и «теневые» классики, среди которых творцы гаражной психоделии The 13th Floor Elevators, культовый кантри-рокер Грэм Парсонс, признанные спустя десятилетия Big Star. В 100 историях безумств, знаковых событий и творческих прозрений — весь путь революционной музыкальной формы от наивного раннего рок-н-ролла до концептуальности прога, тяжелой поступи хард-рока, авангардных экспериментов панкподполья. Полезное дополнение — рекомендованный к каждой главе классический альбом.…

Игорь Цалер

Биографии и Мемуары / Музыка / Прочее / Документальное