У Вас. Жуковского «Подробный отчет о луне государыне императрице Марии Федоровне» на 10 страницах четырехстопными ямбами.
Из «Столбцов» Заболоцкого:
У Сэлинджера гов‹орит› какой-то младенец: как было бы хорошо, если бы все люди были одинаковые. «Тогда каждый думал бы, что вот идет его жена, или его мама, или папа, и люди все время обнимались бы и целовались без конца, и это было бы очень мило». («Выше стропила, пл‹отники›».)
И. В. Северянин и К. Гораций Флакк – единственные из поэтов, развенчавшие отвагу – худшую из добродетелей.
7/III. День Андрея Белого.
Вот как о неземной влюбленности:
Ф. Кафка. 18/II. Prozess. 19/II.
«в этом есть что-то научное»
«Ему была противна любая, даже самая ничтожная причастность посторонних к его делам».
«и взметнул руки кверху, – внезапное прозрение требовало широкого жеста»
«речь шла только о принципе»
«а значит, суду человеческому не подлежит»
«превысить полномочия», превзойти себя
«непривычный для него ход мыслей»
Очень определенное настроение (от чтения Кафки), которое все-таки не надо и пытаться выразить. Вот так – ходи и думай, отяжелела ли твоя голова или озарилась.
Хорошо замечено: К вопросу о несовместимости человеческого и вещного. У Рабле тоже – приемы долгого описания вещей, подробных инвентарств. Но то время Рабле. Когда, расширяя и обогащая чел‹овека› и чел. знание, овладение миром – было совсем лишено привкуса трагического абсурда.
У Энеско первое, что бросается в глаза критике и разум‹ной› публике, – издевательство над банальностями наших фраз, стереотипами сознания, (косности мышл‹ения›), слов‹есными› штампами.
Серж Дубровский наз‹ывает› его пьесы «трактатами по лингвистической патологии».
Предпоследний день марта: Грэм Грин. «Тихий американец».
Говорят о нем: художник, преодолевающий в нем католика. Привычка мыслить религиозными категориями. В католичестве – единственное место и средство обновления чел‹овека› и дисциплинирования.
У Сэлинджера в повестях курят все женщины, кроме проституток.
У Блока:
У Кузмина: