Безвременье

Он видел мир потешным, как игру,
чертил границы, раздвигая страны,
и прививал гусиному перу
вкус русской речи и татарской брани.

Он сочинял уставы, строил мир

по правилам своей задорной воли,
из лени, вшей, лаптей и пряных дыр
рождая Русь, в её великом слове.
Он первый плотник, первый генерал.
Он первый рекрут, первый из тиранов.
Он сам себя Россией муштровал
и строил в камне город ураганов.

Ни уркаганов, ни чумных воров,

Ни лапотников, стибривших калоши…
Как ни крути, гроза для дураков —
Был Пётр Первый всё-таки хороший.

Сэлинджер

Стержень жал.
Авторучки ломал
одну за другой,
перемазался пастой,
махая бейсбольной битой,
чем-то рассерженный,
поругавшись с чужой женой,
не сермяжною правдой,
а хваткой железной,
Сэлинджер
полз, как тень от ёлки
ползёт под кремлёвской стеной,
дрожью ржи к Селигеру —
Сырдарьёй по Онежской
стерляджи.

Кома

Ты в коме, друг мой милый, ты в коме.
И жаль, что не слышит никто нас, кроме
пера, рисующего на рулоне
бумаги
мыслей нездешних дрожь.
Ты в коме, милый друг, ты в коме —
и потому ещё живёшь.

Повторения

Я не боюсь повторов.
Пусть потом
всё то же повторят,
как повторяю
и я сейчас.
Пусть каждый новый голос
окрасит свет.
Пусть повторится свет.
Я не боюсь повторов.
Они сильней, чем времени узда.
Они не терпят храмов и притворов,
им тесен мир, случившийся уже.
И потому я не боюсь повторов.
Я не боюсь приставок сладких «лже».
Пусть списком бесконечных приговоров
жизнь будет длиться, вториться, расти.
И нету зол, способных повторенье
прервать.
Из одного стихотворенья,
из капли света можно воссоздать
все бывшие,
все вечные творенья.

Турецкий чай

Пока я в турке чай варил —
мои турчанки постарели.
Опять идти на Измаил?
Вы что, рехнулись, в самом деле?

Так путать эти времена,

как будто только что приплыли
искать какого-то руна.
Пока турчанки чай варили.

В Египте вызрело зерно,

смешалось с горечью и солью.
Какое, чёрт возьми, руно?
Взмывали паруса по взморью.

Пока в Египте кофе зрел,

турчанки также чай варили.
Израиль, Измаил горел,
от крови варвары хмелели.

Носами тыкались в пески,

напарываясь дном на скалы,
не заплывая за буйки,
где ходят по морю кошмары,
меняя шкурки для эпох:
то мрак, то лёд, то пламень серный,
то над землёй не добрый Бог,
а зверь какой-то иноверный,
стальная длань других планет,
конец, представить только, Света!..
– Как должен вывернуться свет,
чтобы себе представить это?
А так, всё было как всегда —
турчанки, чай, турецкий кофе.
Среди песка и скал вода,
луна в оливковом сиропе.

Между двух гробов