Безвыходное пособие для демиурга (СИ)

Видимо, Николай Васильевич от нехватки воздуха вышел из летаргического сна, но выбраться из могилы не смог. Подозреваю, что в эти мгновения предсмертного отчаяния он попал в эту мою комнату и пообщался со своими персонажами. Его простили и дали ему умереть.

Возможно, я сейчас, как Гоголь, тоже ворочаюсь в гробу и задыхаюсь в темноте и безумии. Но никто меня не раскопает!

Вампирская лихорадка, охватившая в последние годы страну, когда, после триумфального шествия фильмов «Ван Хельсинг», «Другой мир», и бума «Сумерек», каждый школьник считает, что вампиры насмерть бьются с вампасами, и с оборотнями, но при этом испытывают сентиментальные слезливые чувства к людям, — она все равно никого не приведет с лопатой на кладбище. Кроме, пожалуй, Леры.

Но Лера — не дура, она на эту чушь не клюнет, и не бросится осквернять могилы. А жаль, у меня был бы шанс глотнуть свежего воздуха и, возможно, это безумие, которое стягивает мое сознание в узел, рассеялось бы, точно туман.

Если я в гробу, то и головная боль имеет свое логическое объяснение. В темноте я ничего не вижу и воображаю все, что захочу. Воздух кончается, у меня началось кислородное голодание. Это ведь уже не первый такой припадок. А такого в реальности со мной никогда не было!

Возможно, когда воздуха не станет, все исчезнет: и я сам, и вся эта игра моего больного воображения. Я ведь здесь получил все, что желал, кроме любви.

Возможно, любовь — это наши поступки, и никакая магия не может ее призвать, ибо она сама — чудо, стоящее выше богов и смерти.

Наверное, я никогда не вернусь назад, в реальность, не увижу своей первой книги, не буду нянчить своего ребенка, не смогу ходить с Лерой по магазинам за подгузниками и детским питанием.

В конечном счете, что стоят все книги мира в сравнении с обычным счастьем родителей, наблюдающим, как их карапуз возится в песочнице?

Я погнался за миражом, уводящим меня от самого главного в жизни! И теперь уже слишком поздно. Ничего не исправить. Времени не осталось. Самому могилу не открыть!

Бог мой, вот сейчас, на самом краю пропасти, я вдруг понял, что не ценил простого человеческого счастья, всю жизнь гонялся за химерами, мечтая написать нечто похожее на правду. Да я и не жил вовсе, лишь наблюдал за тем, как живут другие, чтобы честно и правдиво отразить это на страницах своих романов.

Но вот я уже чувствую дыхание смерти: и что я могу вспомнить?

Ничего!

Я не могу точно утверждать, где я на самом деле: в волшебной пещере, охраняемой сидящим каменным богом, которая создает мне идеальные условия для творчества, или ворочаюсь в гробу, задыхаясь в своем последнем яростном сне…

Но если я все еще жив, то должен попытаться что-нибудь сделать!

Я не чувствую запаха свежевскопанной земли. Вдруг это от долгого одиночества ко мне стали являться безумные мысли?

А головная боль — от недосыпа.

И я не в гробу, а все еще в комнате желаний. Я ведь хотел пообщаться со своими персонажами, пожалуйста: кушать подано!

Мои герои явились и устроили здесь форменные разборки. А чего от них ожидать? Они еще и пальбу откроют, ноутбук угробят! Они непременно это сделают. Я их такими и задумал: подлецами до кончиков волос, гениями, вместившими в себя злодейство не как подлость, а как элемент игры. И я не имею права на них сетовать!

Головная боль ползла под черепом, точно нефтяное пятно по озеру. Еще немного — и я просто перестану соображать. Может быть, следующего такого приступа уже и не будет.

Я обхватил голову руками и понял, что единственное, о чем я действительно жалею, что здесь, в момент моей второй смерти, нет Леры.

Перед глазами полыхнуло алое зарево пожара. То ли это гипертонический криз, то ли просто кровь ударила в голову и это последнее — что я, вообще, увижу.

— Остановись! — сквозь наползающую багряную пелену забвения я слышал крик Николая Петровича. — Ты погубишь мальчишку!

— Что мне этот глупец? Он ведь серьез верит, что он нас придумал, мол, ему ангелы все надиктовали, будто все мы вышли из его головы, и исчезнем вместе с его смертью. Глупость и полное незнание закона… Даже если нас придумали, мы, отделившись от творца, дальше живем своей жизнью, и можем не просто пережить родителя, но даже занять его место.

Не мог так думать инквизитор. Это же ересь.

Но, даже если и сказал, то, по большому счету, это уже не важно.

Я ведь сейчас не писал свой самый лучший роман. Нет, сейчас два волшебника спорили о чем-то абстрактном, не имеющем отношения ни ко мне, ни к моему возвращению домой. Они были где-то здесь, рядом, и одновременно очень далеко, в другой галактике, в мире, которого еще нет. Меня отделяло от них огненное зарево, бушевавшее в моей голове.

Это всего лишь выдуманные персонажи. О чем бы они ни спорили, в них не может быть ничего такого, чего нет в моей душе.

Во вселенной ничего выдумать нельзя: все когда-то где-то с кем-то уже было. Собственно, само творчество — это не просто собирание пазлов с заранее обозначенным рисунком событий, это, скорее, конструктор из которого можно вылепить нечто замысловатое.