Безвыходное пособие для демиурга (СИ)

Небо Казахстана особенное. Оно отличается пронзительной голубизной и оттого кажется необычайно высоким. В который раз я поймал себя на мысли, что только здесь, среди степей, впервые и ощутил захватывающий душу детский восторг перед величием дикой природы.

Я стоял на балконе и курил. А небо казалось опрокинутой пиалой, огромным шатром. И было в этом что-то первобытное, дикое и чуточку мистическое.

Город жил. Внизу деловито сновали «Газели», «Жигули», «Москвичи». Величаво проплывали «Опели» и проносились «Джипы». Иногда проползали грузовики с надписью «Нан» или «Сут»[8], но они казались анахронизмом, доживающими свое время динозаврами.

— Лязат! — закричал паренек снизу.

Справа от меня на балкон выскочила девчушка лет пятнадцати и, кокетливо закатывая глаза, томно проворковала:

— Чего ты так рано? Я еще не готова. Теперь жди!

Мальчишка покорно отошел к деревьям, уселся на корточки.

Я погасил бычок и вернулся в комнату.

Все-таки тяжело скрываться в чужой стране. Особенно трудно первые дни: все незнакомое. Однако мне повезло.

Квартиру я снял без особых проблем. Просто заплатил за шесть месяцев вперед. Непривычно было отсчитывать двухсотками сто двадцать тысяч теньге. Помню, хозяйка внимательно следила за моими руками: не припрячу ли я пару ассигнаций в рукаве…

Сутки я отсыпался. И лишь потом стал приходить в себя.

В первое же осмысленное утро меня разбудил заунывный голос, призывающий правоверных к молитве. В предрассветной тишине арабская речь казалась летящей прямо с купола неба. С этой молитвы, больше похожей на плач, и началась моя подпольная жизнь.

После разразившейся катастрофы в библиотеке у меня на руках остались несколько паспортов и личных карточек на разные имена.

Еще перед операцией мне популярно разъяснили, что паспорт в Казахстане нужен только для выезда за границу. А карточка с личным номером и пин-кодом заменяет любые документы.

Но было в этом пин-коде что-то унизительное, словно, меня, человека, приравняли к товарам ширпотреба. Где-то там считывается этот самый код, и очень умные дядьки понимают, что я — не носки и не йогурт.

Наверное, в знак протеста первую неделю в кармане брюк я носил исключительно паспорт.

Но за десять дней я втянулся в размеренный ритм подпольного существования.

Каждое утро я начинал с сигареты и чашки кофе. А потом часами стоял на балконе и разглядывал прохожих. Сердце мое разрывалось от тоски. Сам себе я казался затравленным зверем, успевшим нырнуть в нору, но чувствующим запах снующих ищеек.

А когда безделье становилось невыносимым, я начинал метаться по комнате.

Время от времени спускался на улицу, бесцельно шлялся по проспекту, стараясь ни с кем не говорить и не привлекать внимания. Впрочем, это было не сложно. Безработных и бизнесменов в городе было более чем предостаточно. Иногда даже можно было затеряться в толпе.

Я знал, что сейчас шла проверка всех и всего. О выезде из страны или о трудоустройстве не могло быть и речи. Не помогли бы и липовые паспорта. Меня искали. И вовсе не муниципальные службы.

Всякий раз, когда я видел с балкона полицейские патрули, сердце мое обрывалось. Они обычно появлялись вчетвером: офицер в крылатой фуражке, два бойца в камуфляже и один в гражданском. Последний смущал больше всех. Наверное, он был стажер, но воображение упорно рисовало специального агента.

Связь с внешним миром была потеряна. Из центральных газет в киосках пылились лишь «Спид-инфо» да кроссворды. А местная пресса меня не привлекала.

Радиостанции Казахстана глушили русские волны. «Радио нашего города», «Толкын-радио», «Русское радио Азия» — все это накладывалось сверху. Почти все новости пропускались через призму национального видения. Поэтому вскоре я отказался и от радио.

Старенький «Рубин», стоявший в квартире, задымился и вспыхнул в тот же миг, как только я его включил. Идти в магазин за новым «ящиком» не было желания. Да и денег у меня осталось лишь на еду.

Однажды в очереди я услышал, что сняли с поста местного акима. Это случилось как раз через три дня после пожара. Сплетничали, что он наворовал миллионы и сбежал в Европу. Другие утверждали, что он переписал все свое имущество на детей и повесился. Хотя, скорее всего, его перевели на более высокий пост в Алма-Аты или в Астану.

— А чего вы хотите? — возмущался коренастый мужчина. — Все они, как только до власти доберутся, сразу карманы набивают. Крови нашей попьют и — в бега. Сволочи!

Не думаю, что местные князьки что-то пронюхали о книге, но все эти рваные лоскутки информации о политических страстях, все они почему-то казались медленно затягивающейся удавкой на моем горле.

Размышляя о превратностях судьбы, гадая, сколько еще продлится такая безрадостная жизнь, я вернулся с балкона, плюхнулся на кровать и тупо посмотрел на перемотанный скотчем телефон, горбившийся на круглом письменном столе. Я словно бы ждал звонка. Вот только номер этот не знал никто.