Безвыходное пособие для демиурга (СИ)

Она застряла в моей душе навсегда. По крайней мере, мне так кажется. Друзья уже давно пытались учить меня жизни: «Ты сначала все попробуй. Вдруг ты просто не понимаешь, что тебе нужно? Вот женишься, и будешь несчастен всю жизнь».

А если я не хочу, как все, методом математического исключения отсекать лишнее из своей жизни, если я просто чувствую, что мне нужно, а что нет?

Почему для мужчины считается позором жить эмоциями, а для женщины — нет? Зачем опускаться в грязь и жить как свинья, если можно просто положиться на сердце? Только одна душа и знает, что мне, на самом деле, нужно. А мозги, так же, как и эмоции, — вечно уводят в сторону.

Вот чего я хочу? Чтобы Лера была рядом. Не так уж и много. И чтобы мы, по-прежнему, ссорились из-за ерунды, типа восстания роботов, а не из-за немытой посуды. Чтобы мы не теряли ощущения друг друга, не переставали слышать и понимать, чтобы шли на уступки. Вот, собственно, и все.

На самом деле это очень много, я отдаю себе в этом отчет, но если я не буду стремиться именно к этому, то вот тогда и буду несчастлив.

Но именно этого друзья и не понимают. Они хотят попробовать все, пока молоды. А я писатель, я все могу выдумать, мне не обязательно опускаться на дно порока, чтобы понять его.

Написать во имя Леры и себя, во имя нашего воссоединения!

Красиво, с надрывом, но — не правда.

Пишу я только ради самого себя. Это мне нужно утвердиться в собственных глазах. Это я испытываю дискомфорт от отсутствия какого-либо собственного социального статуса. Это мне хочется кем-то быть и что-то в этой жизни значить. И я хочу добиться этого собственными действиями, а не брать все в займы у бога.

Но самое главное: сначала нужно что-то создать, и уже потом думать о том, как это будет влиять на людей.

А я, прежде всего, выдумал кучу разных, как обоснованных, так и не имеющих под собой фундамента, страхов. И уже потом, управляемый этими фобиями, стал заглядывать в мутную воду вдохновения.

Писать и оглядываться, бояться, что за мной придут: если не из ФСБ, то из других миров — это уже слишком!

Мир человеческой фантазии огромен, его вечно пытались сковать то религиозными цепями, то подчинить контролю государства.

Но одна деспотия сменяет другую, а искусство продолжает жить.

Собственно, если смотреть в суть вещей, то социальная модель общества когда-то была создана, чтобы защитить человека от дикой природы, но сегодня она имеет другую функцию: контролировать каждый всплеск души.

Пушкин лучше всех сформулировал государственность: «Души прекрасные порывы». В смысле: «Души, топчи, выжигай каленым железом, чтобы не осталось ничего прекрасного, чтобы не сохранилось в сердцах ничего прекрасного».

Пушкин, вообще, был циник, он вот уже двести лет каждого из нас вопрошает: «Что в имени тебе моем?»

И ведь, действительно, что нам в его вымени? Он один из многих, но только из него мы сделали золотого кумира, поставили его вместо Аполлона, и бьем ему челом: «Научи нас, о, великий, сделай, чтобы нас тоже поминал всяк сущий в стране язык!»

Ну не можем мы знать и любить целый пантеон писателей и поэтов. Да и как можно подумать, что кто-то может написать лучше самого Пушкина! А если и напишет, то об этом никто не должен узнать! Нам нужен один идейный вдохновитель, чтобы абсолютно все признали его гений.

Обожествление трупа Владимира Ильича началось именно с того, что мы все до сих пор страстно ищем, кому бы поклониться.

И, по сути, нам ведь все равно, кто это: Пушкин, Ленин, Николай Второй, Навуходоносор, поручик Ржевский. Был бы идол.

Собственно, истинное искусство у нас тоже украли.

Культурологи объясняют нам, как мы должны правильно понимать картины да Винчи и что именно следует прочитать между строк у Данте. А еще нам внушается, что копаться в грязном белье — это почетная профессия.

Профессора литературы знают все о трагедии тридцатипятилетнего Гофмана, влюбившегося в собственную ученицу. И мы охотно повторяем, что каждый литературный герой имеет реально существующий прототип.

Людям интересно не творчество, им нужен повод для сплетен. И если смотреть на это широко, то создание социальных моделей будущего и вся фантастика — это повод для тех же споров на скамейке, только уже не о безнравственности загулявшей соседки, а материй куда более высоких!

Все литературоведение и критика — это попытка обывателя не просто заглянуть в голову творца, покопаться в ней, но еще непременно найти нечто такое, что позволит воскликнуть: «Ха, да все мы из одного теста!»

И создание школ и течений — это попытка поставить творца на его истинное место: на полку в книжном ряду.

Вот и получается, что у нас, кроме наших душ, в этом мире ничего не осталось. Все регламентировано. У нас даже выбор всегда состоит из трех комбинаций: да, нет, воздержаться. А должно быть, как минимум, семьдесят два пути…

Получается, что мы все в этом мире берем напрокат.

Я вот, как писатель, вряд ли когда-либо смогу придумать сюжет, которого никогда не было в литературе или создать новый архетип — все когда-нибудь где-нибудь засвечено.