Безымянная могила

— Слышал, он в этом доме перешел на сторону братьев. После того как много дней пролежал в беспамятстве.

— Вот у них и спроси. Дидим, помолчав, ответил:

— Я с тобой сейчас разговариваю. — Он опять помолчал, размышляя о чем-то, глядя, как в доме напротив борются с темнотой блики лампады. — Ладно, забудь, что я тебя спрашивал. Просто в голову пришло.

— Много всего тут бывало. Принесли как-то больного, я видела. Хоронить из этого дома никого не хоронили. Хоть кровь иногда и лилась. Коли ты в самом деле в Индию держишь путь, отдохнуть тебе надо. Поспи…

— Я в самом деле хотел бы туда попасть… — Дидим лег на циновку, вытянулся, потом приподнялся, опираясь на локоть. — Говорят, этот Савл был их злейшим врагом, а они все же спасли ему жизнь.

— Может быть. — Старуха подняла глаза к небу. — Месяц еле светит… Да, случались тут всякие нехорошие вещи: и убийства, и драки. Нынче — тихо.

— Того Савла они вроде сами же и стукнули. Он несколько дней без памяти был. Ты должна была его видеть.

— Ну, а если видела?.. Ты ведь в Индию направляешься, брата искать. Спи. Я тоже пойду лягу. — Старуха тяжело поднялась, неловко двигаясь во тьме, забрала скамеечку. — Насчет платы утром поговорим, как я сказала. Тогда и кошелек отдам. До тех пор не ищи, все равно не найдешь. Видишь, в доме Иуды все еще молятся, так у них принято. Я только с виду их знаю. Может, и Савл здесь когда-то был. Я — язычница, мне хватает, что я ночь ненавижу. Спи. — И старуха, шаркая ногами, ушла.

Дидим смотрел на дом, что стоял через улицу. И думал: они, те, кто сидит там вокруг лампады, молятся и счастливы, ибо не знают, откуда взялась их вера… И еще думал Дидим, что никогда, наверное, не попасть ему в Индию. Доберется до пустыни, где все сжигает яростный солнечный свет, и будет идти, идти, пока не обнимет его вечная тьма. Кости его будет шлифовать колючий песок, и он не почувствует ни страха, ни боли…

Утром старуха нашла в сенях, рядом с дверью, аккуратно свернутую циновку. Сначала она подумала, что чужак, наверно, пошел к колодцу умыться. Потом у нее появились нехорошие мысли, она проверила, не пропало ли что-нибудь в доме; однако все было на месте, и кошелек лежал там, куда она его спрятала, деньги, до последнего динария, никуда не делись. Она ничего не могла понять. Постояла, держа кошелек, у входа: вдруг вернется чужак, ведь до Индии путь неблизок, не раз и не два придется ему искать ночлег. Мимо гнали скотину, шли туда-сюда люди, улица оживилась. Из дома напротив один за другим выходили братья, Симон и Мария стояли в воротах, они поклонились, увидев старуху.

— Жаркий день будет сегодня, — улыбаясь, сказал Симон. Старуха покивала; потом, пропустив прохожих, перешла улицу и шепотом спросила:

— Не приходил тут к вам человек? Немолодой уже, борода седая почти.

— Никого мы не видели, — сказала Мария.

— Ночь прошла мирно, — сказал Симон.

— Тогда ничего я не понимаю, — растерянно развела руками старуха. — Вечером пришел он ко мне, на ночлег попросился. В Индию, говорит, иду, брата искать. За ночлег, говорит, заплачу. Дала я ему циновку, он лег на улице, возле входа, мы долго с ним разговаривали, месяц был уже высоко. Он про вас расспрашивал: почему этот дом называют домом Иуды да знала ли я Савла, которого когда-то давно здесь лечили…

— Савла? — переспросила Мария.

— Савла? — повторил за нею Симон. Старуха усердно покивала.

— Вот и я говорю: очень он показался мне подозрительным. Он даже кошелек мне свой отдал, чтобы я хранила, если не верю ему. Я кошелек спрятала и сказала: насчет платы утром поговорим. Думала, попрошу у него динарий, какие-никакие, а деньги, и принесла ему хлеба и фиников. А утром он исчез. Я подумала, может, он к вам пришел, потому что спрашивал про Савла и еще говорил, что брат его был учеником Иисуса, даже видел его после того, как тот воскрес…

— Никто к нам не приходил. И никто не стучался, — бледнея, сказала Мария.

— Деньги эти я у себя не оставлю. — Старуха вертела в руках кошелек. — И к фарисеям их отнести не могу, он к ним отказался идти, хоть я и говорила, что там он найдет ночлег получше, там рады будут человеку из Иерусалима…

— Из Иерусалима? — переспросил Симон.

— Да, он сказал, что из Иерусалима и что седьмой день в пути, — кивнула старуха и протянула кошелек. — Пускай у вас будут эти деньги, по-моему, он для вас их и принес, иначе никак не получается. Наверно, хотел, чтобы никто о нем не узнал.

— Да ведь мы… — Мария не знала, что сказать.

— Иначе бы не смотрел он все время на дом, не спрашивал бы, знала ли я Савла, который в этом доме обратился в вашу веру. По всему видать, это пожертвование, только никто не должен догадываться, от кого оно. Вообще он загадками говорил; да и Индию, я так думаю, поминал, чтобы следы запутать. Ну, будьте здоровы. — И старуха пошла назад через улицу, уступая дорогу прохожим.

— Что ты насчет этого думаешь? — спросила Мария Симона.