Безжалостный епископ (ЛП)

С его губ срывается хриплая усмешка. — Посмотри на себя, как ты покраснела, маленькая мышка. Ты краснеешь от жары или… — Он подходит ближе, наклоняется, губы почти касаются моей щеки, — потому что тебе нравится то, что ты видишь?

Я откидываю голову назад, мое сердце колотится от его близости и насыщенного, землистого запаха его потной кожи. Он действительно наслаждается звуком собственного голоса. На секунду его голос почти похож на голос Уайетта, но я отмахнулась от этой мысли. Просто он издевается надо мной своей кокетливой чрезмерной сексуальностью.

— Это человеческая природа — смотреть. Знаешь, с твоей неряшливой одеждой я и представить себе не мог, что ты прячешь под ней такое.

Коннор показывает жестом на мой живот, где мои изгибы выставлены напоказ. Я делаю еще один резкий вдох и сужаю глаза.

— И что это значит?

Он пожимает плечами. — Тебе следует отказаться от громоздких свитеров. Они тебе ничего не идут. В них столько же сексуальности, сколько в кучке бабушек, играющих в бридж.

Я открываю рот, чтобы отчитать его за то, что он такая задница, но тут открывается входная дверь, и мама выходит, держась в тени за каменными колоннами. Она притаилась там, наблюдая за нами. Когда я не двигаюсь, она скрещивает руки.

— Тея, — кричит она.

У меня пересохло во рту, и я крепче сжимаю поводок Константина. Он копошится у моих ног, беспокойный от напряжения, исходящего от меня. Она сейчас шутит? Не обращая на нее внимания, я снова бросаю взгляд на Коннора.

— Ты очень груб.

Он моргает, раздвигая губы, как будто я его удивила. Может быть, он ожидал, что я прокляну его или дам пощечину, как это делают другие девочки в нашей школе. Громкие, уверенные в себе девушки. Но я не такая. Я повышаю голос, только если нет другого выбора. Заставив его врасплох, я высказала ему еще одну часть своего мнения.

— Нет ничего плохого в том, как я одеваюсь, будь то мешок из— под картошки, мой любимый свитер или вот это. — Я сжимаю в кулак подол своей рубашки, обнажая крошечную полоску кожи. Коннор производит на меня небольшое впечатление, держась дольше, чем я ожидала, но через несколько ударов его взгляд опускается на мой живот. — И кроме всего прочего, я одеваюсь для себя, а не для тебя или кого— то еще. Тебе не нравятся мои свитера? Жесть. Так что можешь оставить меня в покое и продолжать меня игнорировать.

Я не повышаю голос, он даже немного дрожит в конце. Гордость пылает в моей груди, и я довольна собой за то, что отстояла свою позицию и отчитала этого придурка.

Эта храбрость росла с тех пор, как я впервые написала Уайетту, потому что мне не нужно жить в страхе, пряча себя. Раньше у меня никогда бы не хватило смелости противостоять Коннору. Говорить о своих чувствах — это дает мне силы, одновременно новые и непривычные.

Это ощущение проходит недолго, когда рядом со мной появляется мама. Мои глаза расширяются, когда она нетерпеливо машет мне рукой.

— Тея, внутрь, сейчас же. — Мама сердится, когда я не сразу же начинаю двигаться. Она ведет себя так, будто Коннор болен заразной болезнью, так неловко она себя ведет. Моя жизнь и так была нелегкой, когда он дразнил меня, без того, чтобы она не превратилась в маму-психопатку. — Не могу поверить, что ты вышла на улицу, как… — Она прервала себя с расстроенным звуком. — Пойдем.

Я вырываю руку из ее хватки, когда она пытается взять меня за запястье. — В чем дело? Я иду, хорошо? Мы с Коннором ходим в школу вместе и просто поздоровались, когда я возвращалась с прогулки.

Ее яркое выражение лица говорит само за себя. Боже, да что с ней такое? Неужели она не понимает, насколько ненормальной она выглядит, таща свою взрослую дочь в дом, подальше от парня? Ее губы кривятся, и она бросает на Коннора ядовитый взгляд.

— Держись подальше от этого парня, Тея. Я не хочу, чтобы ты с ним разговаривала.

Коннор наблюдает за всем этим со скучающим выражением лица, заправив пальцы в бока своих баскетбольных шорт. Он встречает неприязненный взгляд мамы с высокомерной ухмылкой, словно точно знает, как сильно он ее бесит.

— Увидимся позже, соседка, — говорит Коннор, полуприкрыв глаза и смотря на меня.

Есть что-то в том, как он это говорит, что заставляет мою кожу покрываться рябью от жара и холода.

Мама отпускает стервозный смешок и подталкивает меня к дому, а Константин следует за ней. Как только мы переступаем порог, она набрасывается на меня, говоря то, что она отказалась произнести в присутствии нашего соседа.

— Как ты могла выйти на улицу в такой одежде? — Она отрывистыми движениями вскидывает руку, указывая на мой топ.

Моя вспышка гнева нарастает. Я сохраняла спокойствие с Коннором, но мама выводит меня из себя. Она никогда не слушает меня, когда я молчу. Споря с ней, мне ничего не остается, как повышать голос, иначе она меня не услышит.

— Нет ничего плохого в том, что на мне надето, мама! — Я отстегиваю Константина, и он рысью бежит на кухню, звук его воды проникает в сводчатую прихожую, где мы с мамой стоим лицом к лицу друг с другом. — Это тренировочная одежда, и в ней было жарко.