Безжалостный хаос

Я ничего не могу с этим поделать.

Отпусти.

В памяти всплывают насмешки Эллы, о том, что она хочет убить Сид, чтобы спасти ее. Я не хотел этого с Сид, но я должен был сделать это с Эллой. Но я знаю, что она принимает противозачаточные, и я видел, как она религиозно принимает таблетки каждое утро. Я водил ее в аптеку, чтобы пополнить запасы.

Я могу скрыть это от нее.

Смыть все это.

Это делает меня чудовищем?

Я почти смеюсь вслух. Мне не нужно смывать ее противозачаточные и потенциально обрюхатить ее, чтобы быть монстром. Я просто им являюсь.

Я достаю из кармана индексную карточку. На промокательной бумаге начертан знак: гребаный крест Левиафана, потому что, конечно же. Отец Томаш, наверное, благословил это дерьмо или что-то в этом роде. Я чувствую себя немного виноватым из-за того, что не ответил ни на одно из его сообщений, в которых он проверял меня, но опять же, он, вероятно, делал это только потому, что чувствовал себя виноватым.

На секунду я вспомнил, как он впервые отхлестал меня. Не настолько сильно, чтобы пустить кровь. В конце концов, я был еще ребенком. Хотелось бы думать, что если бы мои мать и отец увидели рваные раны на моей спине, им было бы не все равно.

Но их часто не было дома. Поэтому мы и наняли няню. Их не было, Бруклин постоянно находилась в каком-нибудь лагере, и в доме оставались только мы с Малакаем.

Сейчас я едва могу вспомнить его, и это меня пугает.

Я кладу одну из вкладок на язык, закрываю остальные в индексную карточку и засовываю ее в задний карман. Сейчас у меня нет времени бояться прошлого. Впереди меня ждет очень реальное, очень неопределенное будущее, и, может быть, эта поездка даст мне какое-то понимание.

Может быть, я разобью свои мозги о кирпичную стену здесь или обвяжу нитку фонаря вокруг горла и повешусь, и это тоже решит мои проблемы, так что все равно.

Я иду в темный угол комнаты, прислоняюсь спиной к стене и наклоняю голову вверх, закрывая глаза.

Здесь нет ни воды, ни еды, и хотя я могу найти и то, и другое, если буду искать достаточно долго, мне не очень хочется этого делать.

Вместо этого я просто хочу уплыть отсюда.

Очень скоро эти кирпичи могут показаться мне закрывающимися, а могут показаться воротами в гребаный рай. Такова природа психоделиков: как в коробке конфет, никогда не знаешь, что получишь. Но мой мозг заражен тьмой, так что у меня есть довольно хорошая идея.

В любом случае, это поможет мне пережить первую ночь, и этого мне вполне достаточно.

Я не закричал, когда он упал.

Я не кричал и не смотрел.

Но он кричал. Он кричал всю дорогу вниз, пока вдруг… не перестал.

Но она все еще шла.

Когда она увидела, что его нет, она остановилась, оглядывая балкон, как будто он прятался под столом или стульями. Я прижался к краю, перила впились мне в спину, я широко раскинул руки, хватаясь за прохладный металл.

Бруклин.

Я подумал о Бруклин, потому что она знала бы, что делать. Бруклин никогда бы не позволила этому случиться. Бруклин всегда была болтливой. Всегда громкой. Она была младше меня, средний ребенок, но она… она бы ударила эту женщину прямо в лицо.

Я тяжело дышал, когда она перестала его искать. Когда она поняла крики, которые мы слышали, грохот после этого… когда она поняла, что его нет, она тоже закричала.

Она была вся в жестоких руках, запертых шкафах, дразнящих угрозах и пренебрежении, но она не хотела нас убивать. Нет, это испортило бы все удовольствие.

А я только что испортил ее.

Ее широкие карие глаза встретились с моими, когда она подошла ближе.

— Маверик, — обругала она меня, ее грудь вздымалась, под мышками выступили темные капельки пота, а руки она сжала в кулаки на бедрах. Я чувствовал ее запах, даже когда между нами было несколько футов. От нее пахло потом и детской присыпкой, и мне хотелось блевать.