Мои запястья привязаны к стулу, веревка впивается в кожу. Я моргаю, мои веки такие тяжелые, в горле так чертовски сухо.
В комнате сыро, но меня окружают только кирпичные стены. Кирпичные стены и гобелен передо мной, белый с красным знаком.
Я зажмуриваю глаза. Заставляю себя сделать несколько глубоких вдохов, заставляю себя выдыхать дольше, чем вдыхать.
Я снова открываю глаза.
Это крест Левиафана. Такой же носит отец Томаш. У меня чешется спина, когда я думаю о нем. Кнут. Боль. Онемение.
Помогал ли он с Ноктем в этом году?
Знает ли он худшее, что я когда-либо делал?
Элла знает.
Элла знает, и она не убежала. Она не ушла. Элла знает, что худшее, что я когда-либо делал, родилось из любви и закончилось смертью.
Она знает, чем это может закончиться, и все равно не ушла.
Я стиснул зубы, не в силах отвести взгляд от гобелена.
И тут я слышу голос.
— Маверик.
По моей коже ползут мурашки. Нет. Этого не может быть.
— Маверик, — повторяет Сид, ее голос — горловой шепот. Я поворачиваю голову, обвожу глазами темную комнату. Но здесь никого нет.
Это не реально.
— Маверик, почему ты не смотришь на меня? — в ее голосе слышится отчаянный скулеж, и я крепко зажмуриваю глаза.
Она дома. Она с Эллой.
Они… в безопасности.
Чьи-то мягкие пальцы обхватывают мои запястья.
Мои глаза распахиваются, дыхание вырывается с шумом.
Сид.
Ее серебряные глаза большие и печальные. Она стоит на коленях напротив меня, ее пальцы обхватывают меня чуть выше веревки.
— Маверик, ты любишь меня?
Ее здесь нет. Она бы не сделала этого. Не стала бы.
Я опускаю глаза вниз, и вижу, что на ней черная майка, обтягивающая ее маленькую фигуру. Ее соски выделяются на фоне прозрачной ткани, а на ней короткие черные шорты.
Она отпускает одно запястье, подносит руку к бедру, сдвигая шелковистую ткань шорт вверх. Выше. И выше.
Я не могу отвести взгляд.
Я чувствую ее запах.
Лаванды.
Я почти чувствую ее вкус, когда она оттягивает шорты, обнажая темное кружево трусиков.
— Маверик, ты скучаешь по мне?
Я не отвечаю. Я закрываю глаза.
Я чувствую, как она бьется о мои пальцы. Она стонет мое имя, прижимаясь сильнее. А потом я чувствую ее прижатой ко мне, ее скользкую, влажную…
— Остановись.
Она сильнее прижимается к моей руке, ее пальцы впиваются в мое запястье с одной стороны, а другая, предположительно, удерживает ткань ее нижнего белья.
Я отказываюсь смотреть.
Я не хочу смотреть.
Но я чувствую ее запах. И мои пальцы хотят быть в ней.
Нет. Я не двигаюсь.
— Маверик, — стонет она. — Позволь мне прикоснуться к тебе.
Мой член болезненно твердеет, мой живот сжимается. Я отказываюсь открывать глаза. Это не реально.
— Остановись, Сид, — мой голос хриплый. — Пожалуйста, остановись.
Ее ногти впиваются глубже. Она задыхается, трется об меня быстрее. Тыльной стороной костяшек пальцев я чувствую все ее бугорки, ее влажную, скользкую кожу.
— Я знаю, что он любит меня, но не так, как ты. Ты бы позволил мне быть свободной, — хнычет она. — Ты знаешь меня. Ты любишь меня, — она прижимается ближе, ее губы прижимаются к моему горлу. — Ты знаешь, что мне нравится, Мейверик…
— Отстань от меня! — я отшатываюсь от нее, но не могу сдвинуть стул. Не могу встать. Не могу освободиться. — Отвали от меня! Ты не моя. Ты мне не нужна.
Тишина.
Я задерживаю дыхание, уверенный, что все еще чувствую ее. Но потом я открываю глаза, и ничего нет.
Она не была реальной. Она была ненастоящей.
Это не реально.
Это Ноктем, напоминаю я себе.