Безжалостный хаос

Я галлюцинации. Это урок. Это мой учитель. Я в порядке. Сид в порядке.

Элла…

Мои глаза расширяются, когда девушка выходит из-за Сигила. Бледные ноги под черной юбкой, белая рубашка, расстегнутая чуть выше груди.

Длинные рыжие волосы спускаются по плечам, зеленые глаза подведены черным, руки за спиной, когда она застенчиво смотрит на меня сквозь ресницы.

Но эта дьявольская ухмылка на ее лице напоминает мне, что она не стесняется.

Элла Кристиан совсем не застенчивая.

Она злится.

Она все еще злится на меня за многие вещи.

И она знает худшее, что я когда-либо делал.

Но она тоже не настоящая.

Она делает шаг ко мне.

— Привет, Мави.

Я улыбаюсь ее призраку.

— Это не мое имя, детка.

Ее веснушки кажутся такими реальными, такими настоящими, так идеально расположенными, что на мгновение у меня защемило сердце. Может быть, это не ее призрак. Может быть, она действительно простила меня. Может быть, эта битва закончилась. Может быть, она пришла, чтобы освободить меня, и это мой урок.

Темная часть моего сердца шепчет что-то еще: Может быть, она убила Рию. Может быть, она позаботилась об этом и для меня.

— Я знаю, красавчик, — говорит она, подходя ближе.

Я раздвигаю бедра и наклоняю голову.

— Присядь со мной.

Этим призраком я могу наслаждаться.

Она смотрит вниз на мои колени, на мою эрекцию, выпирающую из брюк.

А потом она выводит руку из-за спины.

Она держит нож.

У меня болит бок при виде этого.

— Только не это дерьмо снова, Элла, детка.

Но призраки не могут ударить меня ножом. Галлюцинации не могут держать настоящие лезвия.

— Я собираюсь освободить тебя, — говорит она серьезно, а затем подходит достаточно близко, чтобы я мог дотронуться до нее. Если бы я не был привязан к гребаному стулу. — Я собираюсь освободить тебя, Мави, а потом мы побежим.

Я улыбаюсь ей и смотрю, как она продевает лезвие под веревку вокруг моих запястий. Сталь холодна на моей коже, и она поворачивает его под углом, перепиливая мои путы.

— Мы не можем бежать, ты, прекрасная, прекрасная девушка.

Она бросает на меня взгляд, но я продолжаю говорить, пока она работает. Холод ножа кажется таким реальным. Ее рука, прижатая к моей, чтобы успокоиться, тоже.

— Мы не можем уйти, пока все не закончится.

— Все закончится, когда я скажу, что все закончится, и я говорю, что все закончится сейчас, Мави.

Веревка лопнула, и она рывком подняла лезвие вверх, освобождая одну привязь. Она быстро обматывает веревку вокруг моего запястья, разматывает ее и освобождает меня. Я не двигаю рукой, только смотрю на ожог от веревки на запястье.

Это выглядит так реально.

Освобождение… оно кажется таким реальным.

— Я должен тебе кое-что сказать, Элла, — мой голос хриплый. — Я должен сказать тебе что-то важное.

Она смотрит на меня настороженно, но просовывает нож под перевязь моей второй руки.

— Мне нужно сказать тебе… — я сглатываю, в горле пересохло. Но это ее призрак. Это мое путешествие. Я могу сказать ей правду. Я могу освободить себя. — Я думаю, что солгал тебе.

Она улыбается, глаза по-прежнему опущены.

— О, я бы не сомневалась в этом, мальчик Мави.

Я фыркнул.

— Я не мальчик.

Она продолжает отпиливать веревку.

— Каждый парень, который мне нравится, для меня мальчик.

Я хмурюсь. Мне не нравится, как она это сформулировала. Я так ей и говорю.

Она качает головой.

— Я только одного мужчину назвала мальчиком, — признается она.

Я напрягаюсь.

— Кого?

— Кон, — просто говорит она и поднимает нож, разрезая истершуюся веревку. Она с грохотом опускает нож, положив руки на бедра. — Теперь скажи мне, прежде чем мы уйдем отсюда. Что ты хотел сказать?

Я поворачиваю запястья, удивляясь тому, как реально ощущается свобода, даже если она только в моей голове. Или, может быть, это лучший вид свободы.

Я встречаю взгляд зеленых глаз Эллы, светло-голубой круг вокруг ее зрачков. Боже, как она красива. Я не говорил ей об этом достаточно.

— Думаю, я тоже тебя люблю.

Я не знаю, чего я жду от нее. Может быть, что поцелует меня. Может быть, заберется ко мне на колени. Может быть, скажет это в ответ.

Что бы это ни было, я не ожидаю, что она даст мне такую пощечину, что у меня зазвенит в ушах. Я моргаю, сажусь прямее.

И когда я моргаю, все… меняется.

Я все еще в кресле, и мои запястья все еще свободны, и все еще есть сигил.

И Элла все еще в комнате.

Но и кто-то еще.

Вернее, двое других людей.

Мой отец и… Риа.

Элла все еще в черной юбке и белой рубашке, и Риа тоже. Как школьницы. Мой отец весь в черном, он стоит перед сигилом.

Я встаю на ноги, в горле так чертовски сухо, что я больше не могу говорить, не то что когда Элла освобождала меня.

Я смотрю на нее, когда уже наполовину поднялся, мои руки поддерживают мой вес, опираясь на ручки кресла.

У нее нет ножа. Она освобождала меня?

У нее слезы на глазах. Следы на ее прекрасном лице.

И Риа… Риа здесь.

— Не надо, — предупреждает меня отец, его глаза пристально смотрят на мои. — Сядь на место, Маверик, или это плохо для тебя закончится.

И тут я вижу это. То, что я не хотел видеть. То, что я не хочу видеть в реальности.

Это не реально.