Библейские чтения: Апостол

Считалось, что Сергей Сергеевич говорил о византийской эстетике (так, кажется, официально назывался его курс), однако на самом деле он давал слушателям безмерно больше, чем просто информацию о взглядах средневековых греческих авторов; именно там – в зале на Воробьевых горах, на редкость безобразном с точки зрения эстетики, – люди открывали для себя эстетически абсолютно новый мир. В жизни гуманитарной Москвы начала семидесятых годов эти лекции были одним из главных событий.

С того времени прошло почти тридцать лет. Аверинцев защитил докторскую диссертацию, был избран членом-корреспондентом РАН, а затем – депутатом первого Съезда народных депутатов, выпустил в свет несколько книг и сотни статей, стал много глубже и мудрее, но не изменил той дороге, тому направлению, которое избрал в ранней юности. Слушая 5 января 1998 года доклад Аверинцева на заседании редколлегии «Вестника древней истории» – журнала, с которым и он, и я начали сотрудничать четверть века тому назад, – я видел того самого человека, что читал свои лекции в Университете в 1970-м, только они – невероятно интересные – были много более тривиальными, чем то, что он говорил сегодня.

В отличие от Михаила Гаспарова с его безупречной логикой и жесткой структурой каждой статьи, Аверинцев всегда увязает в анализе какой-то одной вспомнившейся ему фразы или даже одного словосочетания, долго размышляет над ним, и в какой-то момент у слушателя или у читателя возникает впечатление, что автор говорит совсем не на тему; но потом вдруг оказывается, что именно этот анализ был абсолютно необходим, – от частного он переходит к общему и с какой-то детской простотой касается самой сути вопроса, которому посвятил свои сегодняшние размышления. Выводов он делать не любит и предоставляет это своему читателю, свободу которого Аверинцев по-настоящему ценит. Это одна из главных черт его личности.

Едва ли не первым среди московских ученых и вообще среди российской интеллигенции, Аверинцев стал исповедовать свою веру (когда это было признаком чуть ли не душевного расстройства и к тому же просто опасно). Он делал это, пользуясь выражением Данте, не per paura chiuso (то есть не тайно), но и не считал нужным демонстративно подчеркивать свою религиозность. Не таясь, очень тихо и без какой бы то ни было позы он бывал на службах в московских храмах – не только на отпеваниях, но просто на воскресной Обедне. Для Аверинцева вера во Христа – не только факт его частной жизни; никогда не декларируемая, эта вера пронизывает всё его научное творчество.

Выросший в старой московской семье (отец его был университетским профессором-зоологом), он с детства впитал в себя культуру XIX века и словно стал сам ее частью. Православный христианин и знаток латыни и древнегреческого, человек, которому святые Отцы известны не понаслышке, а в оригинале, – многими Аверинцев воспринимается как современник не наш, а Златоуста или блаженного Августина, как средневековый книжник, ничего общего не имеющий с современностью. Однако на самом деле из сегодняшнего дня он никуда не убегал и убегать не собирается. Кажущийся робким и застенчивым, он наделен какой-то особой смелостью, которая бывает присуща только очень слабым физически и психологически незащищенным людям (вероятно, таким был любимый им Осип Мандельштам).

Аверинцев бесстрашно и, мне кажется, не думая о последствиях, открывал для читателя в СССР новые и «нежелательные» имена – Вячеслава Иванова, о. Павла Флоренского, о. Сергия Булгакова и других, а также новые темы. Очень многих он – быть может, и не догадываясь об этом – привел к вере в Бога, ибо для людей сам факт того, что «Аверинцев ходит в церковь», был почти доказательством бытия Божия. Именно ему обязана Россия Шестопсалмием на русском языке, которое тысячам верующих людей помогло почувствовать себя в храме во время утрени действительно предстоящими Богу и понять, до какой степени прав тот византийский писатель, который некогда назвал Шестопсалмие плачем души.

Аверинцев был свободен тогда, во времена «железного занавеса». Свободным он остается и теперь.

Публикуется по: Чистяков Г.П., свящ. Сергею Аверинцеву – 60 лет // Русская мысль. 1998. 8–14 января. С. 16.

Памяти Сергея Аверинцева

«Уже в ранних стихотворениях Семена Липкина, возникших в ограждении себя от шума советского безбожия, ясное осмысление жизненного опыта предстает неотделимым от мысли о Боге; и мысль эта, источник всякой ясности ума и души, остается и позднее сердцевиной его поэзии». Так писал несколько лет тому назад Сергей Сергеевич Аверинцев о поэзии одного из старейших и самых прекрасных наших поэтов. Однако слова эти полностью применимы и к самому Аверинцеву. Уже в ранних его статьях, появившихся в начале семидесятых годов, он выступает как верующий ученый, для которого сердцевиной его жизни является Иисус.