С тех пор прошло почти тридцать пять лет. За эти годы Сергей Сергеевич не изменился. Конечно, он невероятно вырос профессионально, хотя и тогда был образован феноменально, он стал намного глубже и еще беспомощней (в этом смысле, в смысле беспомощности и беззащитности, его можно сравнить только с любимым им Осипом Мандельштамом), но в главном он остался тем же – пронзительно верующим и великим интеллектуалом. Наверное, самым большим интеллектуалом России.
Появились его статьи о Вячеславе Иванове, о Мандельштаме, о других поэтах нашего времени. Потом была блистательная защита докторской, оппонентами на которой выступили А.Ф.Лосев и Д.С.Лихачёв. Затем, уже почти что в теперешние времена, «Новый мир» опубликовал его стихи, в которых Аверинцев предстает как подлинный религиозный поэт, русский Клодель, если можно так выразиться. Или русский Франсис Жамм.
В Киеве совсем недавно, в 2003 году, издательство «Дух i лiтера» выпустило «Псалмы Давидовы» в его переводе. Переводить псалмы почти невозможно, слишком уж хорошо известны они читателю, кому по-славянски, кому в русском переводе, кому на иврите или по-латыни, а многим – и в переложениях русских поэтов XVIII века. И, тем не менее, Аверинцеву это удалось. Его тончайшее филологическое чутье помогло ему создать текст точнейший и поэтичнейший одновременно. И в то же время звучащий как настоящая молитва. Его псалмы можно использовать и для богослужения, и для молитвенного чтения дома… Это самое настоящее чудо.
«Академик Аверинцев объединил Россию с Европой, – написал в журнале “Русская Германия“ Яков Бердичевский, – он проследил органическую связь, взаимопроникновение и примеры единения двух великих культур – русской и западноевропейской – за последние пять столетий, развивавшихся, согласно устойчивому и бытующему до сих пор мнению филологов-традиционалистов, независимо друг от друга». Это, действительно, так. Аверинцев – до боли русский и в то же время настоящий европеец, по-настоящему и в течение всей своей жизни православный человек, который при этом любил и знал западное христианство, прекрасно понимая, что православные, католики и протестанты просто по определению не могут быть врагами. Ибо это ведь о нас, христианах разных исповеданий, молился в Гефсиманском саду Сам Иисус «да будут все едино», или – ut unum sint…
«Кто первым в истории, – написал недавно в Интернете пользователь из Петербурга, – возвысил голос против ксенофобии? Тот, кто сказал: “И если вы приветствуете только братьев ваших, что особенное делаете? Не так же ли поступают и язычники?” Иисус из Назарета. Вот почему редактировать учебное пособие к школьному факультативному курсу “Основы христианства” должен такой, например, человек, как Сергей Аверинцев». Что же. К этому пожеланию я присоединился бы с огромным энтузиазмом…
Шестьдесят шесть лет… Это так мало. Так рано умер Сергей Сергеевич, и так нужен он нам сегодня. Не знаю почему, но Россия почему-то не слышит тех, кто говорит о самом главном, а ведь именно об этом говорил своим скрипучим голосом этот, действительно, великий человек.
Публикуется по:
Христианство и либерализм
«Мистические тенденции, встречаемые нами у франкмасонов, в действительности являлись лишь средством помешать успеху быстро распространявшегося грубого эпикуреизма. Что до мистицизма времен Александра, то он был порождением франкмасонства и немецкого влияния, не имевшим реальной основы, – увлечением модой у одних, восторженностью духа у других. После 1825 года о нем забыли и думать». Так писал Герцен в книге «О развитии революционных идей в России», вышедшей на французском языке в Ницце в 1851 году и одновременно опубликованной по-немецки в периодической печати. Именно эта точка зрения, естественно, стала господствующей в советские времена, однако и до революции среди либералов она была чуть ли не единственной.
Герцену достаточно резко возразил только один Н.П.Огарёв в очерке «Кавказские воды», написанном через десять лет после «Развития революционных идей…», в 1861 году, где он говорит о том, что «большая часть декабристов возвратилась с убеждениями христианскими до набожности». Далее Огарёв спрашивает своего читателя, да и себя самого: «Шли ли они с теми же убеждениями в сибирские рудокопни или ссылка заставила их искать религиозного утешения?» «Не думаю, – продолжает он дальше, – чтобы те из декабристов, которые пошли в Сибирь не мистиками, – там сделались мистиками ради религиозного утешения… Я думаю, что мистиками возвратились те, которые пошли туда мистиками». Огарёв напоминает, что «общество 14 декабря строилось под двойным влиянием революции и XVIII столетия с одной стороны, и с другой стороны – революционно-мистического романтизма, который… вовлек немало людей в какое-то преображенное православие».