Библейские мотивы. Сюжеты Писания в классической музыке

Принадлежавший иудеям Иерусалим, где находился Храм, оставался пока общим для всех колен сакральным центром, и Яравам ощутил потребность отмежеваться от дома Давида ещё и в отношении религии. Так возник культ, имевший недвусмысленно политический характер: Яравам приказал воздвигнуть двух золотых идолов-тельцов, на холмах как грибы выросли капища, а царь самостоятельно совершал воскурения в святилище, сооружённом в Бет-Эль – том самом месте, где когда-то увидел небесную лестницу Иаков. Дальнейшее – вторая половина Третьей и вся Четвертая книга Царств – составляет печальное, мучительное чтение. Около двух веков[466] два царства находились в более или менее вялой вражде, с переменным успехом лавируя между заведомо превосходившими их силами с юга и севера – Египтом и арамеями со столицей в Дамаске. Повествование ведётся параллельно об Иудее и Израиле, то и дело переключаясь между ними; хронология правления царей на юге и севере, разумеется, не совпадает, а имена их будто намеренно начинают повторяться, как в дурном сне. Повествователь и сам зачастую описывает их схематично и без интереса. Один за другим цари на севере впадают во всё более чудовищные культы; в наказание язычникам умирают их собственные дети{223}, крутится кровавый калейдоскоп переворотов{224}, воздвигаются жертвенники Ваалу, свирепствуют войны и голод; в осаждённой арамеями столице Северного царства – Самарии – израильтяне доходят до каннибализма{225}. На юге вроде бы всё обстояло чуть лучше – в основном власть там переходила от отца к сыну, а колесничие и прочий сброд не закалывали опьяневших царей во время пиршеств[467]: из любви к Давиду Бог не прерывал его династию. Кроме того, Библия отмечает, что некоторые иудейские цари пытались вернуться на путь единобожия – о Храме заботился Аса{226}, «по пути отца своего Асы»{227} следовал его сын Ехошафат, ремонтом Храма{228} занимался царь Йоаш{229}, которого годовалым младенцем спрятали от бойни, начатой среди наследников престола его бабкой, и возвели на трон в семь лет. Но, несмотря ни на что, юг также постепенно погружался в язычество: уже при сыне Соломона Рехаваме Иудея покрылась варварскими святилищами, процветали культовые оргии{230}, а некоторые царствовавшие в Иерусалиме монархи из дома Давида были ничем не лучше северных.

В то же время настоящие герои этих книг вовсе не цари. Во времена распада и разложения монархии брезжит эра великих пророков. Или скорее – прорезает небо электрической вспышкой, если учесть, что первой из таких пророческих фигур оказывается монументальный, страстный, жёсткий, саркастичный Илия, из-под земли вырастающий в первой строке 17-й главы Третьей книги Царств, без всякой прелюдии или представления читателю. Появление Илии закономерно: чудеса и служение этого пророка пришлись на царствование израильского царя Ахава, в языческих непотребствах дошедшего до такого абсолюта, что ещё долго его фигура служила повествователю мерилом испорченности остальных царей. Одно из изумительнейших мест рассказа об Илии – столь же красивое, сколь трудное и для понимания, и для перевода – его разговор с Богом на горе Хорив, куда он в отчаянии удаляется после того, как жена Ахава, фанатичная язычница Изевель[468], грозит ему смертью. «Господь сказал: "Выйди и встань на горе пред Господом – и пройдёт там Господь. Будет пред Господом великий и мощный вихрь, что рушит горы и валит скалы – но не в вихре Господь. После вихря – землетрясение, но не в нём Господь. После землетрясения – пламя, но не в нём Господь. А после пламени – шёпот, тихий и тонкий"»{231}. Последние слова нельзя перевести точно: в разных версиях библейского текста этот трансцендентный божественный шум описан как «трепет», «шёпот», «веяние ветра», «нежный звук безмолвия». Однако ясно одно: Илия – громовой пророк, неоднократно призывавший на землю потоки пламени, предупредивший некогда Ахава, что дождь в Израиле пройдёт только по его, Илии, слову (и когда он пролился, это был страшный дождь), в русском народном поверье связанный с летними грозами, – наконец, пророк, среди вихря живым взятый на небо в знаменитой «огненной колеснице с огненными конями»{232}, получает удивительное знамение: Бог – в чём-то чуть слышном, неуловимом, исчезающем в тишине.