Часть открывается холодно, стеклянно звучащими аккордами органа и тембром хора мальчиков – их линия неотступно вращается вокруг двух опорных звуков. В кантикле две эти ноты были связаны с Исааком: на них, в частности, строилась его реплика о готовности слушаться отца, а в кульминационный момент, когда Авраам размахивался для удара, вся музыкальная материя сокращалась до них, бившихся в быстрой трели. Пение детей сменяет жутковатый эпизод причудливо деформированной, но узнаваемо военной музыки с малым барабаном, сигнальными горнами и хриплым милитаристским посвистом флейт. Слова взрослого хора «…который Ты некогда Аврааму обещал, и потомству его» звучат как осколок оратории Генделя[266]
. Когда два солиста – баритон и тенор – начинают петь стихи Оуэна, пересказывающие события Ветхого Завета, их материал почти буквально цитирует соответствующие эпизоды кантикля:В этой точке мир «Притчи» Оуэна начинает в первый раз расходиться с кантиклем – вначале слегка, а затем все более заметно. В тексте вдруг появляются слова, намекающие на оборонные укрепления – насыпи и траншеи:
В ветхозаветную историю вторгается хаотический военный шум оркестра. Внезапно крики и фанфары стихают –
Этот таинственный момент с тихим пением солистов и звоном арфы повторяет музыку «голоса Бога» из кантикля – второе воззвание Господа к Аврааму, в котором Исаак был помилован. Но что-то начинает ломаться: повтор как бы соскакивает на первые такты кантикля – на словах Бог просит Авраама принести в жертву животное, но музыка повторяет ту, где он приказывал ему убить сына. Кошмар этого момента, который ощущаешь прежде, чем успеваешь его осмыслить, – скрежет, блеяние, далёкий топот, постепенно настигающие сознание, – и есть ядро «Военного реквиема», его главное событие, срежиссированное Бриттеном как гениальным драматургом. Словно захваченный самолёт, уходящий с курса, «Притча» Оуэна непоправимо отклоняется от ветхозаветного сюжета. Под музыку, в кантикле сопровождавшую подготовку к удару, Авраам убивает не только собственного сына, но начинает резню, захлёстывающую целый материк[269]
.Чудовищный финал «Притчи о старце и отроке» Оуэна часто рассматривают как метафору преступления, совершённого одним историческим поколением над другим: в экранизации «Военного реквиема» британским режиссёром Дереком Джарменом (1989) жертвоприношение превращено в сюрреалистический театр убийства, разыгрываемый не то священником, не то мясником перед собранием гротескных дельцов, восторженно утирающих сальные подбородки. У Бриттена он получает более абстрактное, общечеловеческое звучание: пожалуй, это самая мощная из вариаций на тему любви и насилия в его музыке. Избиение отроков, которым кончается офферторий, самым ясным образом говорит слушателю о возможном триумфе зла; о том, что произойдёт, если дать победить жестокости.
Глава 9
Вверх по лестнице, ведущей вверх
1874–1951
оратория «Лестница Иакова» для хора, оркестра и солистов
Внук Авраама, сын Исаака, оставшегося в живых после отмены жертвоприношения, Иаков – один из самых обаятельных и противоречивых персонажей Ветхого Завета. Фигура его деда, возможно, может внушить читателю Библии робость: монументальный патриарх, Авраам кажется лишённым человеческих слабостей. История Иакова – обманщика и обманутого, любимого и влюблённого, хитрого, искусного, пылкого, немного нелепого и вместе с тем возвышенного героя – это, пожалуй, первая ветхозаветная история с многомерным, подробно прописанным персонажем в главной роли. Если психологические портреты Адама, Каина, Ноя и даже Авраама сводились лишь к ряду значительных деяний или слов, то Иаков предстаёт перед читателем героем превосходно написанного романа. Он совершает ошибки, платит за них, строит отношения с другими героями, переживает приключения, ищет счастье и борется.