Библия бедных

– Ты дом снимай. А меня снимать не надо. Мои фото теперь по всему миру. Это же я кошку убил. Суд теперь будет. Из-за кошки. А что дети остались на улице – это им не страшно. Но ничего. Бог на свете есть. Чтоб их всех парализовало.

Он тот самый уже знаменитый цыган, что кинул котенка в стену – от отчаяния, как кинул бы камень. Сейчас он обманчиво спокоен.

– А правда, у Путина дочь умерла? Нет? Жаль. Пусть страдает, как моя семья страдает. Пусть его дети останутся на улице. И дети всех, кто нашему несчастью рад. Бог все видит! Бог всех накажет, чтоб они подавились. У меня дом был триста пятьдесят квадратов. Я построю в два раза больше. Чтоб все сдохли. И напишу: это Путину назло.

Цыган замолкает и снова настороже. Но из ближнего дома (снесут через месяц) выбегают его дети. Они еще не знают, что всякий журналист – враг.

– Дед, наладь интернет!

Я копаюсь в их телефоне.

– Дед, дай фотоаппарат!

Я даю поиграться. Цыган тает и зовет в дом. На блюдце стакан, в стакане чай, в чае долька яблока. Цыгана зовут Роман. Он теперь живет у брата. Он младше меня, но детей у него десять.

– Старшего женить пора, ему уже двенадцать скоро, но куда он жену приведет? Дома-то нет. Знаешь, как у нас принято? Вот у соседа красивая дочка, ухоженная, чистоплотная. Мне понравилась, моей супруге, моим родителям. И отец говорит: давай мы, старики, сходим, посмотрим, чаю попьем. Не надо водки, пива. Чай у нас главный напиток. Поставил человеку стакан – значит, свой человек.

Цыганенок наливает еще и тащит вазу с толчеными тульскими пряниками.

– Попили мы чаю и говорим: хорошая твоя дочка, сколько лет живем в одном поселке, не заметили, чтоб гуляла. Давай свататься, семью создавать. Купим на рынке тыщ на двадцать спиртных напитков, мяса, колбасы, всего такого. Потом поторгуемся о выкупе. Обычно 20 тысяч деньгами просят и три-четыре дуката. Они по 20 тысяч каждый.

Дукаты – золотые монеты австрийской чеканки – перекочевали вместе с котлярами из Румынии. Сейчас оседают потихоньку в ломбардах, и выкуп можно платить и обычным золотом.

– Сначала помолвка – как говорится, закрываем дорогу. Чтоб никто больше к тому дому не подошел. А когда сыну будет тринадцать, сыграем свадьбу. Нет такого, чтоб пойти в загс, клятвы давать. У нас – взаимопонимание. Хочешь – живи, хочешь – уходи. А если я жену бью, то я виноват, и суд баронов решает, сколько я должен ее родителям, что ей попользовался…

Жена его нежно смеется. Она не садится за стол с мужчинами: нельзя. Пока муж говорит, она меняет ему носки и выковыривает грязь у него между пальцев.

– За нее вот я отдал 50 тысяч. Обещала, по гроб жизни со мной будет.

«Мне не страшно, я просто спился»

У цыгана Гуси дома больше нет. Снесли утром 15 июня. Когда я в нем был, обдирали со стен последнее. Вещи – к брату.

Тут многие друг другу дальняя родня. Табор – семья, метафорически. Но есть расслоение. Верхний табор побогаче. Нижний, под горой, – победней. В верхнем таборе – барон Ено. Там в кустах припрятаны иномарки, там уважают власть и Путина лично, там на него надеются. В нижнем таборе – барон Боря. Там уже нет надежды и настроения революционные. Оба барона – члены «Единой России», но пользы от этого никакой. Чем дальше, тем сильнее изоляция цыган.

В табор перестала ездить «Скорая». В табор не носят письма. Был смелый почтальон, да уволили, и теперь на местной почте специальный ящик: «для цыган». В таборе из трех тысяч цыган – 120 инвалидов, но им не носят пенсию на дом, хотя должны.

Зато полиция заходит часто, ищет наркотики. Зря: именно котляры ничем таким не торгуют. Они простоваты, по-русски говорят плохо, всего боятся, а пуще всего – власти. Кажется, все их проблемы с законом – от глубокого невежества.

– К нам тут приезжали люди, торговали у табора. Их наши ребята поймали. Западло было сдавать полиции, поэтому просто покалечили немного. И сказали: здесь цыгане, поняли? Чтобы ноги вашей тут не было.

Чем дальше от цыган, тем хуже к ним относятся. В Москве ненавидят. В Туле боятся. А соседи по Плеханово – мирные, пьющие люди – их почти любят.

– Достали они меня!

– Цыгане?

– Да голуби. Ходят тут. Голубям я башку оторву. Когда наверху – это еще туда-сюда. Но по земле… Нельзя голубям ходить по земле. Да, я выпивший. Мне бы только документы, чтоб обратно в Крым, в Красногвардейский район. Там солнышко. А тут я живу уже 21 год. Как развелся со своей… Извини, я матом не буду говорить, потому что не люблю. Потому что сидел. А цыгане нормальные. Те, которые мои знакомые. Извини, я выпил немного… Борода вот у меня, как у османа… Телефон пропил. А хотел сеструхе позвонить… А знаешь, мне не страшно. Я просто спился. Счастливо тебе. Смотри там, не нарывайся. Ты бы помог мне. Я у тебя ничего не прошу. Но денег бы дал.

Я даю. И он идет в табор: к знакомой, за водкой.

«Я люблю Россию»

Передо мной барон Боря, сын Ристы, сына Ристы. По паспорту Валерий Мунтян. Старейшина нижнего табора. У него от 20 до 26 внуков – он не помнит точно – и примерно 11 правнуков.