Какой цивилизационный выбор, какое основание государства? Языческий варяжский конунг нападает на византийский город, подробнейшим образом описывается технология осады, предательство одного из осажденных и обет конунга принять другую религию в случае успешной осады.
Далее, кстати, следует еще одна мотивация: Владимир в качестве дани от побежденных требует себе в жены царевну, но византийский двор требует от него принять крещение, нельзя же выдавать православную царевну за язычника. Владимир принимает крещение, чтобы породниться с самым могущественным двором своего времени.
Разумеется, это лишь один из эпизодов жизни Владимира, далеко не первый, когда ему пришлось задуматься над своей религиозной принадлежностью, у его выбора были и иные причины, как рассказывает «Повесть временных лет» в других местах. О сомнениях Владимира и Крещении Руси, надо заметить, говорится развернуто и подробно. Но характерно, что этот самый корсунский эпизод в нашем общественном сознании проделал путь от еще одного взятия очередного города очередной варварской дружиной, каких много было в Средние века, до ключевого события всей российской истории.
А уж как мифологизировались в советские времена вполне реальные исторические персонажи вроде В. И. Чапаева, нечего и говорить. Все события из их жизни излагались в общем и целом верно, просто преподносились как события мифологические, объясняющие не столько историю, сколько настоящее. Какие именно события будут мифологизироваться в то время, когда вы будете читать эту книгу, вы легко можете определить сами.
Есть ли мифологический или, лучше сказать, мифопоэтический язык в Библии? Сколько угодно. И не всегда даже ясно, что надо понимать именно в этом ключе. Наверное, многие согласятся, что Эдемский сад во второй главе Бытия описывается именно этим языком – хотя бы потому, что там четыре реки вытекают из одного источника (Быт. 2:10), чего на земном шаре не случается.
Основная задача исторической науки была сформулирована прусским историком Леопольдом фон Ранке в начале XIX в.: «Показать, как это было на самом деле». Он имел в виду прежде всего примерно то же, что римский историк I–II вв. Тацит, который повествовал о прошедших событиях «без гнева и пристрастия», то есть не пытался оправдывать или обвинять исторических персонажей, не отбирал факты, которые подтверждают мнение историка о прошедших событиях. Собственно, это и отличает честную историческую науку от идеологической пропаганды, которую нередко пытались и пытаются выдавать за историю.