Библия: что было «на самом деле»?

И вот, Некто вступил с ним в схватку – и боролся с ним до самой зари. Увидев, что не может одолеть Иакова, Он ударил его по бедру – так, что кость вышла из сустава, – и сказал Иакову: «Отпусти Меня. Уже заря». – «Не отпущу, пока не благословишь меня», – ответил Иаков. «Как твое имя?» – спросил Тот. Он ответил: «Иаков». И тогда Тот сказал: «Отныне ты будешь зваться не Иаков, а Израиль, ведь ты боролся с Богом и с людьми – и выходил победителем». – «Назови мне свое имя!» – попросил Иаков. Но Тот сказал: «Зачем тебе знать Мое имя?» И благословил Иакова. Место, где это было, Иаков назвал Пени-Эл (Быт. 32:22–30, пер. РБО).

Похоже, этот рассказ смущал и окончательного редактора Бытия, и он ушел от острых вопросов. В том тексте, который мы видим перед собой, не сказано напрямую, что Иаков боролся именно с Богом, хотя такой вывод напрашивается сам собой. Кажется, и нашему редактору такое изображение Бога казалось слишком антропоморфным.

Более того, так и объясняется новое имя Иакова: יִשְׂרָאֵל Йисраэль на древнееврейском созвучно словам שָׂרָה сара «он боролся» и אֵל эль «Бог» (это сходство обыгрывается в Книге Осии 12:3).

Но не будем торопиться с готовыми ответами, посмотрим сначала на эту историю в контексте всего повествования о жизни Иакова, сына Исаака и внука Авраама. Он, третий из патриархов, – ключевая фигура в этой истории. Авраам заключил с Богом завет, и обетования этого завета передавались по наследству только одному из сыновей: сначала Исааку, а потом его сыну… которому из сыновей? Их было двое, они были близнецами, старшим считался Исав.

Но Иаков все подстроил так, чтобы сначала Исав продал ему первородство за миску чечевичной похлебки (Быт. 25:29–34), а потом и Исаак благословил его как старшего брата, приняв за Исава (Быт. 27). Первенство было за ним, но Исав мог жестоко отомстить за обман – и вот Иаков бежит далеко от родного дома. Там, на чужбине, он находит себе жену, а точнее, двух жен, потому что становится жертвой точно такого же обмана: в темноте Лия, старшая сестра его возлюбленной Рахили, притворилась Рахилью. Пришлось брать в жены обеих. А потом пришлось обманывать и своего тестя, их отца, чтобы покинуть его дом вместе со всей своей семьей и нажитым богатством.

Жены рождают Иакову двенадцать сыновей и одну дочь, и теперь уже благословения передаются не одному первенцу – все сыновья Иакова унаследуют их в равной мере. Но чтобы все это состоялось, Иакову предстоит вернуться в родные края, а значит, встретиться с обманутым братом. Какой окажется встреча? В тоске и тревоге Иаков останавливается на границе Обетованной земли, у потока, через который переправляет все свое семейство и все имущество. Он делит своих близких на две части: пусть хоть кто-то уцелеет в случае нападения! А к Исаву отправляет своих слуг с богатыми дарами, чтобы он получил их прежде, чем встретится с Иаковом. Но сам так и остается на берегу, не решаясь переправиться и встретиться с неизвестностью. А говоря иначе – с обманутым братом, который негодует на него за прошлое и от которого зависит теперь будущее Иакова.

Именно здесь возникает эта загадочная сцена борьбы. Но разве Иаков не боролся с Богом всю свою предшествующую жизнь? Он прикладывал все усилия, чтобы изменить свою судьбу, – и, похоже, Бог не возражал против этого. Так взрослый может «бороться» с ребенком или даже человек с домашним котенком, прекрасно зная, что силы неравны, но эта борьба радостна обоим и поучительна для малыша.

Но вот дальше сам Иаков дает такую оценку поединку: «Место, где это было, Иаков назвал Пени-Эл, что означало: “Здесь я видел Бога лицом к лицу и остался жив”» (Быт. 32:30, пер. РБО). Может быть, он ошибся? Принял за Бога кого-то другого? Такие теории в самом деле есть. Иногда говорят, что таинственным незнакомцем был, к примеру, ангел-хранитель Исава, который не хотел пускать Иакова в Обетованную землю, где ему, а не Исаву, будут принадлежать все обетования.

А теперь давайте задумаемся о том, как тогда писались такие книги. В Бытии, да и вообще в повествовательных книгах Библии, мы не встретим развернутых психологических портретов, внутренних диалогов и прочих приемов Толстого и Достоевского. Более того, в этих книгах мы не найдем сколь-нибудь развернутых богословских рассуждений. В библейских повествованиях все это передается через диалоги и действия.