Библия: что было «на самом деле»?

Наконец, третья модель была впервые предложена в бунтарские 60-е и тщательно проработана в 70-е гг. XX в. в американской академической среде на фоне борьбы за права чернокожих, протестов против войны во Вьетнаме и на почве увлечения марксизмом. По сути дела, это проецирование на древний мир представлений о классовой борьбе, характерных для левого фланга американского академического сообщества того времени. Можно только удивляться, что советская наука практически прошла мимо столь удобной модели – возможно, в первую очередь потому, что американские «новые левые» представлялись советскому политическому режиму не столько потенциальными союзниками, сколько опасными потрясателями устоев.

Появление минимализма в самом конце XX в. (стоит напомнить, что мы не рассматриваем это течение как убедительную новую модель), как и расцвет скепсиса, стали своего рода реакцией на ситуацию, когда каждая новая версия «истории Древнего Израиля» служит скорее зеркалом для создателей этой версии. Но есть ли надежда на относительную объективность?

Финкельштейн оценивает эту ситуацию так: «Повествования о патриархах, Исходе и завоевании Ханаана, которые описывают главные события израильской истории, не могут быть прочитаны как непосредственные описания событий. Вполне вероятно, что многие из этих повествований сохраняют древние воспоминания, народные предания, мифы и этиологические сказания… Следовательно, их не стоит читать в хронологическом порядке, от более ранних к более поздним, скорее их надо понимать в порядке от поздних к ранним – выстраивать перспективу от того периода, когда сформировалась их письменная форма»[93].

С ним в целом соглашается Мазар, с которым Финкельштейн расходится во многих частных оценках: «Археология отвергает историчность библейского повествования об израильском завоевании Ханаана, но может пролить некоторый свет на то, как воспоминания о подлинных ситуациях и событиях II тысячелетия до н. э., ранние этиологические сказания и вымышленные истории соединяются в том более позднем “плавильном котле”, который мы сегодня называем Пятикнижием и Книгой Иисуса Навина»[94].

Реконструкция истории (прото)израильтян, их расселения в Ханаане и возникновения государственности служит предметом острых споров и по сей день, причем споры в значительной мере подогреваются актуальностью этих вопросов для различных идеологических и религиозных направлений современности. Единого алгоритма принятия решений не существует, но можно предложить определенные принципы реконструкции, которые учитывали бы и археологические находки, и текстуальные свидетельства.

Рассмотрев вопрос о расселении (прото)израильтян в Ханаане, мы приходим к выводу, что наиболее вероятная, хотя и не единственно возможная модель – их принадлежность к племенам круга шасу, которые посредством переселения и перехода к оседлому земледелию постепенно распространились на Иудейском нагорье. Расселение могло включать и военные завоевания, и договорные отношения переселенцев с местными племенами, и, возможно, переход на сторону пришельцев некоторых представителей социальных низов хананейских сообществ, хотя последний процесс едва ли был массовым. Все эти модели нашли свое отражение в библейских текстах.

Сложение сильного централизованного государства с центром в Иерусалиме трудно отнести к временам Саула, Давида и Соломона (XI–IX вв. до н. э.) и по археологическим находкам, и с точки зрения нарративного анализа библейских текстов, который дает особенно интересные и ценные сведения при скудости археологического материала.

Какую модель можно предложить для возникновения израильской и иудейской государственности – тема следующей и самой большой главы этой книги.

Глава 5 Полторы монархии

5.1. Давид как царь и персонаж

Пожалуй, становление израильской государственности еще более спорный и актуальный вопрос, чем происхождение Израиля как народа. Особенно это касается личности царя Давида.

Минималисты, как нетрудно догадаться, вовсе отказывают ему в историчности и считают персонажем вроде короля Артура из английских преданий. Но, как отмечает Р. Олтер[95], такого рода повествования о вымышленных героях прошлого совершенно не похожи на историю Давида, который совершает ошибки, выглядит то слабым, то униженным и описан с предельным психологическим реализмом.

Да, историчность самой фигуры Давида подвергалась сомнениям, но в последнее время они, по сути, рассеялись. Как сформулировал это Барух Хальперн, «вот что сообщают нам о Давиде эпиграфические данные: он считался основателем династии, и в контексте любой другой страны Древнего Ближнего Востока это означало бы, что он им действительно был»[96].