Археология надежных подсказок не дает. Тантлевский, как уже было сказано, считает[103], что дворец Давида уже обнаружен археологами, впрочем, споры о датировке и назначении этих строений, Stepped Stone Structure и Large Stone Structure, упомянутых выше в разделе 1.4. «Что такое библеистика», продолжаются и по сей день[104].
С точки зрения Финкельштейна[105], три факта доказывают неправоту «прежнего подхода» (conventional theory), который подтверждает историчность основных библейских рассказов о мощной монархии Давида и Соломона.
Согласно археологическим данным, первые централизованные государства в данном регионе стали возникать в связи с экспансией Ассирийской империи в начале IX в. до н. э., это относится в равной мере к арамейскому царству в Дамаске, Моаву, Аммону и к Северному (Израильскому) царству. Трудно представить себе, что столетием раньше существовала могучая империя с центром на Иудейском нагорье, которое по развитию уступало Северу.
Описанная выше ранняя датировка для Мегиддо противоречит тем разрушениям в северных городах, которые надежно связываются с кампанией арамейского царя Хазаэла в середине IX в. до н. э.
В Иерусалиме так и не удалось обнаружить больших сооружений, которые относились бы к X в. до н. э., времени предполагаемого расцвета этой империи. Упомянутые выше строения (ступенчатыми рядами и из крупных камней) Финкельштейн, исходя из обнаруженной там керамики, датирует не ранее чем IX в. до н. э. Он не согласен с аргументом, что постройки времен Давида могли быть уничтожены позднее, поскольку до нас дошли из того региона постройки как поздней бронзы, так и позднего монархического периода. В результате у археологов нет никаких оснований предполагать, что во времена Давида Иерусалим был крупным государственным центром.
А что, в конце концов, говорит об этом сам библейский текст, если прочитать его внимательно? О Давиде повествуют Первая и Вторая книги Царств, он их несомненный главный герой, а Третья книга повествует о переходе власти к Соломону и о его правлении.
Но нельзя сказать, будто предания о них не содержат противоречий и не подвергались редактированию. Например, в конце 16-й главы Первой книги Царств Давид поступает на службу к царю Саулу и становится его оруженосцем. Бог уже его избрал и Самуил помазал в цари над Израилем, но об этом еще никто не знает. Однако всем прекрасно известно, что этот юноша – ближайший слуга царя. И вдруг в 17-й главе Давид оказывается простым деревенским пастушком, которого отец отправил отнести старшим братьям и их войсковым командирам съестные припасы[106]. Стих 15 пытается разрешить это противоречие: «Давид вернулся от Саула, чтобы пасти отары своего отца в Вифлееме» – такой поворот в его судьбе совершенно не мотивирован и выглядит явной «заплатой» на слишком заметном шве между двумя частями повествования. Но проблема не снимается: когда Давид вызывается вступить в единоборство с Голиафом, его не узнают ни царь, ни царский двор. Словом, в 16-й главе он – царский слуга, а в 17-й главе – деревенский паренек, это явно две разные традиции, сведенные воедино.
Приведем и пример редактуры. В завещании Давида его сыну и преемнику Соломону, как отмечает тот же Олтер[107], Давид вдруг начинает говорить языком Второзакония, как никто и никогда не говорил в этом повествовании до сих пор: «Я отправляюсь в путь всей земли – ты же крепись и будь мужчиной. Храни служение Господу, Богу твоему: ступай по Его путям, храни, что Он установил и заповедал, что судил и о чем поведал, как написано в книге Закона Моисеева, чтобы преуспеть тебе во всем, что станешь делать, к чему бы ты ни устремился!» (3 Цар. 2:2–3). И как только завершаются эти возвышенные наставления, следуют более конкретные указания: расправиться с полководцем Йоавом, который причинил много зла, и с Семеем, который хулил Давида, а тот поклялся ради радостного дня не казнить его. Между двумя этими советами он завещает проявить милость к сыновьям Верзеллия, который помог ему в трудную минуту.
Нетрудно понять, что конкретные наставления (в основном – каких врагов следует устранить в первую очередь) имеют куда больше шансов оказаться исторически достоверными, а вот благочестивое наставление явно выглядит как позднейшая редакторская вставка