Библия и литература

Надо сказать, что Блок тоже принадлежал к категории людей, которых смела эта буря. Едва ли он был настолько наивным, чтобы не понимать этого. Я думаю, не стоит вам напоминать ту знаменитую сцену, для меня очень значимую, когда ночью в революционном Петрограде Блок стоял у костра, к нему подошел Маяковский, и Блок сказал ему: «Да, в Шахматове сожгли библиотеку, хорошо, хорошо…» Почему хорошо? Да потому, что Блок жил вне этических представлений. Напитавшись некими ницшеанскими идеями, он был в экстазе от «музыки революции». Я могу это пояснить таким примером. Однажды я присутствовал на пожаре. Горел соседний дом. К счастью, никто не пострадал, все успели выйти, вызвали пожарных. Была зима, как сейчас. И вот собрались люди и смотрели. И я заметил, что все смотрят с восторгом: гудение этого колоссального пламени, зимой, когда воздух чистый, непрерывные выстрелы взлетающих головешек, буря — ведь дом рушится! — но все равно зрелище катастрофы обладает магическим притяжением, подобно пене за кормою корабля или пляске огня в костре.

Однако в поэме есть одна маленькая «тонкость»: Христос идет с кровавым флагом, в каком-то странном белом венчике из роз, которого не знает христианская иконография. Христианская иконография Запада и Востока изображала Христа в терновом венце, в сиянии нимба (нимб рисовался по-разному согласно различным традициям), но никогда лично я не видел (а я смотрел тысячи картин и изображений), чтобы кто-либо из протестантских, католических или православных, или внеконфессиональных художников изображал Христа в венчике из роз. Ведь такой венчик — это античный символ пиршества, на пиру древние римляне украшали себя венцами из цветов. Это совершенно чуждое образу Христа украшение. Тем более кровавый флаг. Но поэт ведь немножко провидец. Если он хотел сказать, что правда идет впереди, и хотел ее изобразить в виде Христа, — он создал образ фальшивого Христа; это, несомненно, псевдохристос. Блок хотел изобразить Другого? Он и изобразил Другого, это был Другой — тот самый, со своими двенадцатью «апостолами», которые вполне его стоили.

Рядом стоят еще два поэта этой эпохи: Есенин и Андрей Белый.

Андрей Белый был человеком, оторванным от действительности, жившим в вымышленном мире. Перед революцией он жил в Швейцарии, где знаменитый в то время основатель антропософии Рудольф Штейнер устроил центр своей гностической школы.

Штейнер был, по-моему, достаточно одаренной и симпатичной личностью, типичным порождением поздней австрийской культуры на рубеже прошлого и нашего века. Его задача была любопытной: он попытался перестроить индуистствующую теософию на христианский лад, окрасить ее по-христиански. Он говорил, что индийский менталитет и вся астральная индийская структура — иные, нежели европейские. Я не уверен, что это так, но культура действительно иная. И он пытался создать вариант гностицизма, то есть тайного знания, с ориентацией на христианские символы.

Когда я думаю о Штейнере, когда читаю его книги (я читал очень много его произведений), когда читаю о нем, я мысленно оплакиваю его, потому что мне всегда хочется, чтобы такой человек служил истине, служил христианству. Очень жалко и обидно, что он пошел по оккультному пути. В чем отличие оккультного от мистического? Мистическое поднимается вверх, оккультное идет в боковые параллельные вселенные; а поскольку они обманчивы, то человек может всю жизнь проплутать среди этих образов, среди блуждающих огоньков болота, создавать целые системы мирозданий, астральных миров, коридоров, иерархий и завязнуть в этом бесконечном вращении тварного мира.

Я отвлекся на эту тему лишь потому, что Андрей Белый — человек ранимый, неприкаянный, человек, трагически не понявший Церкви. Я должен сказать честно: Церковь была в этом частично виновата, потому что такие хрупкие люди, как Андрей Белый, нуждались в особом подходе. Как говорила одна мудрая женщина, — это овцы стада Христова, но это тонкорунные овцы, и их так просто нельзя взять. Белый как раз и был такой «тонкорунной овцой».

Может быть, кто-нибудь из вас читал «Серебряного голубя», этот роман недавно переиздали. Белый в нем описывает путь интеллигента начала века, который пошел в дикую хлыстовскую секту, где его и убили. Но начинается роман с того, что герой появляется в городе, приходит в храм, где идет служба, где все скучно, все покрыто плесенью быта. Для «тонкорунных овец», изощренных, выросших на Канте и неокантианстве, на символизме, все это было чуждо.