Библия и мировая культура

А пророк, который изрек великое благословение на дом Давида, очень скоро стал суровым обличителем царя, еще раз утверждая глубочайшую мысль всего Танаха: превыше всего — Божий Закон и справедливость, и избранничество не только не избавляет от ответственности, но, наоборот, усиливает ее. Ключевым эпизодом для понимания этой мысли и для понимания души Давида является знаменитый эпизод с Бат-Шевой (Вирсавией): «Однажды под вечер Давид, встав с постели, прогуливался на кровле царского дома, и увидел с кровли купающуюся женщину; а та женщина была очень красива» (2 Цар 11:2; СП). Вирсавия была женой царского гвардейца Урии, и царь, чтобы завладеть женщиной, в которую страстно влюбился, отправляет ее мужа на самый опасный участок военных действий. Когда Урия погиб (и царь знал, что он наверняка погибнет), Бат-Шева четвертой женой вошла в дом Давида.

Едва пророк Натан узнал о том, что Давид «совершил злое в очах Господа», как он отправился к царю. И вот они встретились лицом к лицу — пророк и царь. Пророк начал с притчи, смысл которой поначалу не понял Давид и принял за одно из многочисленных судебных дел, которые привык разбирать. Это притча о единственной овце, которая была почти как дитя для бедного человека и которую отнял его сосед-богач, чтобы угостить пришедших к нему гостей. Давид страшно разгневался, слушая Натана: «…жив Господь! Достоин смерти человек, сделавший это. // И за овечку он должен заплатить вчетверо, за то, что он сделал это, и за то, что не имел сострадания» (2 Цар 12:5–6; СП). И в эту минуту, когда душа Давида преисполнилась справедливого негодования и сострадания, пророк мгновенно превращается в сурового обвинителя: «…ты — тот человек. Так говорит Господь, Бог Израилев: Я помазал тебя в цари над Израилем, и Я избавил тебя от руки Саула, // И дал тебе дом господина твоего на лоно твое, и дал тебе дом Израилев и Иудин, и, если этого для тебя мало, прибавил бы тебе еще больше. Зачем же ты пренебрег слово Господа, сделав злое пред очами Его?» (2-я Цар 12:7–9; СП). «Так среди варварства, насилия и жестокости, — пишет А. Мень, — звучит голос неподкупного пророка, звучит голос Бога, открывшегося Моисею, воля Которого запечатлена в Десяти Его заповедях. Здесь обнаружилась подлинная природа теократического царства. Не воля монарха, а воля Бога есть высший закон. Никакая корона, никакое «помазание» не может служить оправданием преступлению»[298].

Вероятно, можно было бы заставить замолчать дерзкого пророка, но не таков Давид. Он признает свою тяжкую вину: «…согрешил я перед Господом» (2 Цар 12:13; СП). И именно поэтому Натан обещает: «…Господь снял с тебя грех твой; ты не умрешь» (2 Цар 12:13; СП). Но раскаяться — еще не значит снять с себя ответственность. И пророк говорит о страшных бедах, которые будут потрясать царство Давида, и все это будет справедливым возмездием: «Так говорит Господь: вот, Я воздвигну на тебя зло из дома твоего, и возьму жен твоих пред глазами твоими, и отдам ближнему твоему, и будет он спать с женами твоими пред этим солнцем. // Ты сделал тайно; а Я сделаю это пред всем Израилем и пред солнцем» (2 Цар 12:11–12; СП).

Первым знаком этого возмездия становится смерть младенца, рожденного возлюбленной Вирсавией, — смерть, которая тяжким грузом вины ложится на душу царя. И далее его царство будут потрясать восстания и мятежи. Особенно страшным ударом было для Давида отпадение от него его сына — красавца Авшалома (Авессалома), т. е. восстания его против законной власти отца. В сцене гибели Авессалома, смерти которого он не хотел, Давид предстает не как гордый царь, который вправе радоваться, что его трон устоял, но как страдающий отец, оплакивающий свое безутешное горе: «И смутился царь, и пошел в горницу над воротами, и плакал, и, когда шел, говорил так: сын мой Авессалом! Сын мой, сын мой Авессалом! О, кто дал бы мне умереть вместо тебя, Авессалом, сын мой, сын мой!» (2 Цар 18:33; СП). В этих горьких сетованиях — подлинная душа Давида, знавшая разные состояния, но неизменно сострадательная и великодушная. Быть может, именно поэтому ему суждено было стать основателем великой поэзии Псалмов: «Ибо я хранил пути Господа и не был нечестивым пред Богом моим… // Бог! — непорочен путь Его, чисто слово Господа, Щит Он для всех, надеющихся на Него» (2 Цар 22:22, 31; СП).