Библия и мировая культура

Приняв Септуагинту (Ветхий Завет) как Священное Писание, молодая Христианская Церковь (еще до канонизации Еврейской Библии) приступает к записи Нового Завета. И.Д. Андреев отмечает: «…разумеется, новая религия не могла опираться только на старые хартии. Очень рано начинают встречаться ссылки на «слова Господа» (1 Фес 4:15 и др.), на то, что «сказал Господь». Авторитет этих речений стоит недосягаемо высоко, но пока они являются достоянием устного предания, а не писанного. Гораздо раньше конца I в., однако, существовали уже наши синоптики, на рубеже II в. появилось Евангелие от Иоанна. Запись не вытеснила устной передачи предания, но она была на пути к возобладанию над ней, особенно среди христиан из язычников. Не следует думать, что создание канона совершалось одновременно с записью: число книг не было заключено в определенные цифры, доминирующей пока остается формула «Господь сказал», хотя в ней стали все больше и больше подразумеваться слова Его именно в записи, все чаще стала употребляться формула ώς γέγραπται [как написано] (напр., Послание Варнавы, 4, 14)»[491].

Таким образом, как и в любой религиозной традиции, связанной с Писанием, в христианстве сначала формируется Предание, которое передается в изустной форме. Такая ситуация продолжается до 50 г. н. э., когда начинает свою миссионерскую деятельность апостол Павел. Его Послания и становятся первыми самостоятельными христианскими произведениями. К 70 г. н. э. они уже хорошо известны и очень авторитетны в различных христианских общинах. Все остальные новозаветные книги, появившиеся между 60 и 120 г. н. э., уже содержат явственные следы знакомства с наследием апостола Павла. Наряду с его Посланиями большим авторитетом пользуются Апокалипсис Иоанна Богослова, 1-е Послание Петра, Послание Иакова, а также не вошедшие в канон Послания Игнатия Богоносца, которые собирались и распространялись еще при его жизни (конец I — начало II в. н. э.). Кроме того, помимо Евангелий, включенных позднее в канон, в обращении находились самые различные неканонические (вернее, так и не ставшие каноническими) Евангелия.

К 140 г. н. э. христианские общины собрали практически все тексты, которые позднее вошли в канон Нового Завета. Однако вопрос о составе канона решался еще в течение достаточно долгого времени. Первоначально складываются своеобразные «авторские» каноны. Свой канон пытаются сформировать гностики. Так, Маркион (II в. н. э.), настроенный резко антииудейски и отрицавший Ветхий Завет, из всех новозаветных произведений принимает только Евангелие от Луки — самое греческое из всех Евангелий — и десять Посланий апостола Павла (кроме трех пастырских и Послания к Евреям). Одновременно все настойчивее Церковь проводит свою канонизаторскую работу. Современник Маркиона — Иустин Мученик (он же Иустин Философ) — указывает на богослужебное значение наряду с «творениями пророков» «воспоминаний апостолов» (1-я Апология, 1, 67, 3), которые составлены «апостолами и их учениками» (Диалог с Трифоном Иудеем, 103). Имеются в виду Евангелия, но исследователи до сих пор не знают, какие из них знал и цитировал Иустин. Из других новозаветных книг он очень высоко ценил Апокалипсис (Диалог с Трифоном Иудеем, 81). Ученик Иустина Татиан (середина II в. н. э.) цитирует знаменитый пролог Евангелия от Иоанна. По мнению Феофила Антиохийского (ок. 180 г.), и пророки, и евангелисты «глаголали в Духе Божьем». Тем не менее очевидно, что Евангелия еще не приобрели того значения, которое будет у них после того, когда канон сформируется. Так, например, тот же Татиан составляет вместо четырех Евангелий одно — единый Диатессарон, который имел хождение в восточноарамейских (сирийских) церквах.