Библия и мировая культура

Действительно, именно в Евангелии от Иоанна больше всего символов, связанных с вином и брачным ликованием, которые, однако, обязаны своим происхождением не только и не столько символике дионисийского мифа, но и, возможно, собственно еврейскому, а вслед за этим и христианскому аллегорическому и мистическому осмыслению Песни Песней с ее символикой вина и свадебного пира. Впрочем, столь же важна подобная символика в пророческих книгах. Так, только в Евангелии от Иоанна — эпизод со свадьбой в Кане Галилейской, где Иисус претворяет воду в вино (Иоан 2:1-11). Здесь же как дополнение притчи в Евангелии от Матфея о брачном пире (Матф 22:1—14), на который пришли избранные («ибо много званых, а мало избранных»), звучат слова Иоанна Крестителя, исполненные безудержного ликования: «Имеющий невесту есть жених; а друг жениха, стоящий и внимающий ему, радостью радуется, слыша голос жениха: сия-то радость моя исполнилась…» (Иоан 3:29).

Даже о предстоящей гибели Иисуса в четвертом Евангелии говорится как о Его мистериальном прославлении: «Иисус же сказал им в ответ: пришел час прославиться Сыну Человеческому. // Истинно, истинно говорю вам: если пшеничное зерно, падши в землю, не умрет, то останется одно; а если умрет, то принесет много плода» (Иоан 12:23–24). Здесь совершенно органично звучат семантика и символика, связанные с мистериальным умиранием и воскресением: сама смерть интерпретируется как необходимое звено вечной жизни. Вероятно, поэтому, согласно автору четвертого Евангелия, с уст Иисуса во время смерти срывается всего одно слово — и совершенно жизнеутверждающее: «Свершилось!» (Иоан 19:30). С.С. Аверинцев замечает: «Если третье Евангелие ввело в кругозор раннего христианства эллинистическую моральную и эмоциональную культуру, то четвертое Евангелие ассимилировало греческую философскую мысль и диалектику греческого мифа, — разумеется, радикально переработав и то и другое в духе христианской мистики»[524].

Символичность и эзотеричность описываемых евангелистом событий подчеркиваются тем, что даже ближайшим ученикам Иисус говорит о том, что они поймут Его предназначение только после Его Воскресения (Иоан 2:22; 12:16) и нисхождения Духа Святого, Утешителя — Параклита (греч. Parakletos; Иоан 14:26; 16:13). Некоторые же из учеников (как апостол Фома, прозванный Неверующим) в полной мере уверовали только после явления им Иисуса после смерти и Воскресения (Иоан 20:24–29). Несмотря на жизнеутверждающий пафос, в Евангелии от Иоанна настоятельно подчеркивается непонятость Иисуса миром, и прежде всего «своими», т. е. иудеями, евреями: «В мире был, и мир чрез Него начал быть, и мир Его не познал. // Пришел к своим, и свои Его не приняли» (Иоан 1:10–11). В равной степени в четвертом Евангелии акцентируется мысль о том, что теперь только уверовавшие в Иисуса как Сына Божьего являются истинными «чадами Божьими» (Иоан 1:12). Это безусловное свидетельство окончательного размежевания после реформ апостола Павла иудаизма и христианства; первое в Евангелии от Иоанна символизирует Закон, второе — Благодать, и они резко противопоставляются: «Ибо закон дан чрез Моисея, благодать же и истина произошли чрез Иисуса Христа» (Иоан 1:17).

Если синоптические Евангелия базируются, в сущности, на иудейском миросозерцании и иудейских источниках, то Евангелие от Иоанна в большей степени порывает с ними и отчетливее стремится представить Самого Иисуса как борца с иудаизмом, особенно с фарисейством, преувеличивая роль евреев и преуменьшая роль римских властей в Его гибели.

Символы евангелистов. Евангелия канонические и апокрифические

Уже раннехристианские авторы, подчеркивая живительную силу Четвероевангелия, уподобляли его реке, которая, согласно Книге Бытия, выходила из Эдемского Сада и разделялась на четыре реки, поившие земли чудесных стран и выносившие на свет золото и драгоценные камни. Символом Четвероевангелия стала также Меркава — Небесная Колесница, увиденная некогда в видении Славы Божьей пророком Йехэзкэлем (Иезекиилем), а символами каждого из Евангелий и евангелистов — четыре таинственных лика в этом видении, получившие дополнительную интерпретацию в Апокалипсисе (Откровении) Иоанна Богослова.