Библия и мировая культура

Другие авторы синоптических Евангелий очень мало говорят о близких Иисуса, лишь скупо и глухо намекая на непонимание, которое сопровождало Его прежде всего в Своей собственной семье. У Марка и Матфея Иисус бесконечно одинок среди людей. Лука же стремится подчеркнуть, что Иисуса понимают простые люди, тянутся к Нему («Иисус же преуспевал в премудрости и в возрасте и в любви у Бога и человеков» — Лук 2:52 и др.) и только власть имущие готовят Ему гибель.

В третьем Евангелии акцентируются человеколюбие и сострадательность Иисуса, Его всепрощающая мягкость — например, к мытарям и грешникам (см. эпизод с грешницей и притчу о прощенных долгах — Лук 7:37–50; притчу о добром самарянине — Лук 19:25–37; притчу о мытаре и фарисее — Лук 18:10–14). Неслучайно и Сам Бог предстает в притчах Иисуса, зафиксированных в Евангелии от Луки, прежде всего как всепрощающий Отец (знаменитая притча о блудном сыне — Лук 15:11–32). Иисус подчеркивает, когда ученики жаждут наказания жестокосердых и негостеприимных самарян (Лук 9:52–54), что Он пришел не для того, чтобы судить и карать, но прощать: «…Ибо Сын Человеческий пришел не губить души человеческие, а спасать» (Лук 9:56).

В целом Евангелие от Луки отличает стремление смягчить самые трагические моменты евангельской истории. Так, в самый горький момент, в предсмертный миг, Иисус, согласно евангелисту Луке, произносит не трагические и почти безысходные слова: «Боже Мой, Боже Мой! для чего Ты Меня оставил?» (Матф 27:46; Мар 15:34), но примирительные и более утешительные: «Отче! в руки Твои предаю дух Мой» (Лук 23:46). Перед смертью Иисус проявляет великое милосердие к грешнику, распинаемому с Ним и раскаявшемуся в предсмертный час (Лук 23:39–43). Согласно Евангелию от Луки, к месту казни «шло за Ним великое множество народа и женщин, которые плакали и рыдали о Нем» (Лук 23:27). К женщинам Иисус обращает Свою последнюю проповедь, утешая их и одновременно укрепляя в предстоящих испытаниях, через которые придется пройти Святой Земле и Иерусалиму. При этом используются семантика и стилистика Плача Иеремии: «…дщери Иерусалимские! не плачьте обо Мне, но плачьте о себе и о детях ваших; // Ибо приходят дни, в которые скажут: «блаженны неплодные, и утробы неродившие, и сосцы непитавшие!»» (Лук 23:28–29).

Характерной чертой Евангелия от Луки является обилие женских образов, которые не играют никакой роли или слабо представлены в первых Евангелиях. Особенное внимание Лука уделяет Богоматери (Деве Марии) и Елисавете, Марии и Марфе, Марии Магдалине. Отмечая особые художественные достоинства Евангелия от Луки, С.С. Аверинцев пишет: «Литературный талант и редкая способность психологического вчувствования позволили автору этого Евангелия создать на основе палестинских преданий новый тип выразительности, в котором с еще небывалой цельностью сливаются восточные и греческие черты»[519].

Итак, в синоптических Евангелиях сохраняется подвижное равновесие нарратива и морально-религиозной проповеди. В их центре — образ Иисуса Христа как Богочеловека, но акцент при этом делается на земную природу Иисуса и деятельность Его как проповедника.

Специфика Евангелия от Иоанна

Совершенно иной тип Евангелия, в котором равновесие нарратива и гомилетики нарушено в пользу умозрения, мифологического символизма, мистического философствования, представляет собой Евангелие от Иоанна. «Когда читатель первых трех канонических Евангелий переходит к четвертому, — пишет С.С. Аверинцев, — он попадает из мира хотя бы и необычных, но человечески понятных событий в сферу таинственных и многозначительных символов. Если Евангелия от Марка, Матфея и Луки раскрывают общедоступные стороны новозаветного учения, то Евангелие от Иоанна дает его сокровенную эзотерику. Земная жизнь Христа интерпретируется как самораскрытие мирового смысла (примерно так может быть передано греческое понятие «логос», условно переводимое по-русски как «слово»)»[520].