Библия ядоносного дерева

Как это случилось? Я уже трижды ездила туда, и с каждым разом все больше чувствовала себя там чужой. Америка ли ушла у меня из-под ног или она стоит на месте, а я уто́пала по своей дороге к чему-то, за чем гналась, следуя за столбом дыма в собственном Исходе? В наш первый приезд Америка показалась нам вполне подходящим местом. Во всех отношениях. Тогда я была беременна Патрисом, значит, это был 1968 год. Паскалю было почти три года, и он с лету хватал английский, как маленький попугайчик. Я изучала в университете Эмори агрономию, Анатоль – политологию и географию. Он был потрясающим студентом, впитывал все из книг, а потом смотрел дальше, желая постичь то, чего не знали даже его педагоги. Публичную библиотеку считал раем.

– Беене, – шептал он, – обо всем, что приходит мне в голову, оказывается, уже написана книга!

– Будь осторожен, – дразнила я, – может, там есть и книга о тебе.

– Какой ужас! Полная история моих мальчишеских преступлений!

Ночной сон Анатоль начал считать непозволительным потворством самому себе, воображая, сколько книг он мог бы прочитать в ночные часы. У него были кое-какие трудности с устной речью, например, Анатоль никогда не произносил слово «sheet», потому что на его слух оно звучало неотличимо от «shit» ^[127], но читал с такой алчностью, какой я прежде не видела. А я могла побыть со своей семьей. Ада успешно училась в медицинской школе и была очень занята, но мы фактически жили с мамой. Она была так добра к нам. Паскаль лазал по ее дому и дремал у нее на коленях, как котенок.

Второй раз я поехала, чтобы подлечиться – после рождения Паскаля у меня была угрожающая анемия – и сделать мальчикам повторную вакцинацию. Мама собрала деньги нам на билеты. Летела только я с сыновьями, и мы задержались дольше, чем рассчитывали, позволив себе продлить наслаждение таким изысканным удовольствием, как хорошая еда. А также дать маме возможность лучше узнать своих внуков. Она свозила нас на океан, в открытое всем ветрам место – на песчаные острова напротив побережья Джорджии. Мальчики совсем потеряли голову от своих открытий и длинных ровных пространств, по которым можно бегать. А у меня эта поездка вызвала тоску по дому. Аромат побережья напоминал запах рыбного базара в Бикоки. Стоя на берегу, я устремляла взгляд в необозримую пустоту, к Анатолю и тому, что оставила в Африке.

Нелепо жаловаться на это, но бо́льшая часть Америки совершенно лишена запахов. Наверное, я замечала это и прежде, однако в последний приезд восприняла как ущерб. Несколько недель по приезде я постоянно терла глаза, мне казалось, что я теряю зрение или слух. На самом деле это было отсутствие запахов. Даже в продовольственном магазине, в окружении такого разнообразия еды, какого в Конго и за целую жизнь не увидишь, я не ощущала в воздухе ничего, кроме смутной дезинфицированной пустоты. Я поделилась своим наблюдением с Анатолем, который, естественно, заметил это гораздо раньше.

– В Америке воздух пустой, – сказала я. – Никогда не учуешь, что вокруг тебя, пока не сунешь нос прямо внутрь.

– Вероятно, поэтому они и не знают про Мобуту, – предположил он.

Анатоль получал стипендию за педагогическую практику, аспиранты называли ее «подачкой», хотя она была больше, чем мы вдвоем зарабатывали в Конго за год. Мы снова жили в семейном студенческом общежитии, в многоквартирном комплексе из клееной фанеры, расположенном в сосновой роще. Единственной темой разговоров наших молодых соседей была неадекватность этого убогого жилья. Нам же с Анатолем оно представлялось неправдоподобно шикарным. Стеклянные окна со щеколдами на каждом, два замка на входной двери, хотя красть у нас было нечего. Водопровод с горячей водой, текущей прямо из-под крана, один в кухне, другой – в десяти шагах от нее, в ванной!

Мальчики то тосковали по дому, то с ума сходили от радости. К чему-то они пристрастились в Америке (и это меня тревожило), а что-то полностью игнорировали (и это беспокоило меня даже сильнее). Например, то, как доброжелательные белые люди общались с моими трехъязычными детьми (они легко переходили с французского на лингала и английский, на каждом из которых говорили с едва заметным акцентом) оскорбительно громко и нарочито раздельно, как с малышами. Студенты Анатоля в сущности делали то же самое, не удерживаясь от того, чтобы постоянно учить его демократии и правам человека. Эти заносчивые второкурсники понятия не имели о том, что творит их страна с его страной. Анатоль рассказывал мне об этом по ночам безо всякого возмущения; я раздражалась, бросалась подушками и выкрикивала проклятия, а он лишь нежно пытался успокоить меня на нашей двуспальной общежитской кровати.