Библия ядоносного дерева

Леопольдвиль – симпатичный маленький город роскошных домов для белых, с окружающими их верандами и утопающими в цветах дворами. Домов, выстроенных вдоль красивых асфальтированных улиц, но дальше, на многие-многие мили – ничего, кроме захудалых хибар для конголезцев. Они строили свои жилища из досок или жестяных листов – из того, что могли найти. Папа объяснил, что это дело рук бельгийцев, американцы никогда бы не допустили подобного неравенства. Он считает, что после провозглашения независимости американцы будут оказывать поддержку, чтобы помочь им построить лучшие дома. В доме Андердаунов были мягкие красные персидские ковры, одинаковые стулья и оттоманки, даже радио. У миссис Андердаун был настоящий фарфоровый чайный сервиз, стоявший в серванте из темного дерева. Вчера вечером я видела, как она тщательно упаковывала хрупкие чашки и горевала о тех вещах, которые придется оставить, и о том, что они достанутся бог весть кому. За ужином мальчик-слуга приносил блюдо за блюдом, пока я не почувствовала, что сейчас лопну: настоящее мясо, оранжевый сыр в красной восковой оболочке, желтую консервированную спаржу. После наших бесконечных фуфу, хлеба, картофельных шариков и сухого молока – слишком много вкуса и цвета для меня. Я жевала и глотала медленно, мне было худо. А в заключение – французское шоколадное печенье! Двое стриженных «ёжиком» сыновей Андердаунов, с фигурами, как у взрослых мужчин, схватили по пригоршне печенья и выскочили из-за стола. Я взяла только одно, но не могла заставить себя съесть его, хотя очень хотела. Тощий мальчишка-слуга, потевший в своем наглаженном белом фартуке, метался, принося нам новые и новые яства. Я вспомнила про килограмм сахара, который он пытался спрятать за пазухой. Имея столько всего, почему миссис Андердаун просто не отдала ему этот сахар? Она что, собирается свой сахар увезти с собой в Бельгию?

Завтра миссис Андердаун улетит, а я останусь здесь, думала я, стоя на барже, привязанной к берегу реки Конго, и наблюдая за тем, как творится история. Под босыми ногами людей, находившихся там вместе с нами, прошмыгнула крыса, но никто не обратил на нее внимания. Все ликовали. Патрис Лумумба замолчал на несколько секунд, чтобы снять очки и промокнуть лоб белым носовым платком. Он, в темном костюме, не потел так, как белые мужчины в белых мундирах, однако лицо и у него блестело.

– Расскажите мне, о чем он говорит, – попросила я. – Я в учебнике французского дошла еще до прошедшего совершенного времени.

Замявшись, миссис Андердаун перевела мне несколько предложений. Остальное начало́ доходить до меня вспышками, как будто Патрису Лумумбе была ниспослана способность говорить на неведомом языке, а моим ушам – такая же милость понимать его.

– Братья мои, – произнес он, – телами и сердцами мы испытали страдания колониального угнетения. Вместе мы будем создавать страну справедливости и мира, процветания и величия. Покажем всему миру, чего может достичь homme noir ^[54], когда трудится ради свободы. Мы сделаем Конго сердцем света для всей Африки.

Я едва не оглохла от поднявшегося рева.

Ада

Орепе онсарк ондо. Как много зависит от одного красного пера, которое я увидела, выйдя из уборной.

Раннее утро. Петушино-красное небо, туманный воздух. Длинные тени будто разрезают дорогу, ведущую в никуда. День независимости. 30 июня.

Интересно, знает ли здесь кто-нибудь про новую свободу? Эти женщины в длинных обмотанных вокруг пояса тряпках, сидящие на корточках, широко разведя колени, и бросающие пригоршни перцев и маленьких картофелин в шипящие сковороды, стоящие на огне? Дети, испражняющиеся в кустах обильно или слабо, в зависимости от состояния своего здоровья? Одно красное перо в честь торжества. Никто, кроме меня, его пока не видел.

Когда поэтесса Эмили Дикинсон пишет: «Надежда – нечто с перьями», я всегда представляю круглый предмет – мяч, в который я никогда не смогу играть, – утыканный перьями, как мандариновое саше с красными перышками. Я рисовала ее много раз – Надежду! – задаваясь вопросом: как я, однорукая, сумею поймать ее, если она спустится ко мне с неба? И вот она спустилась, и частичка ее лежит возле нашей уборной – одно красное перо. В честь праздника я наклонилась, чтобы поднять его.

Во влажной траве я заметила еще один красный лучик и протянула руку за ним. Так, следуя от одного к другому, я находила красное, а потом серое: растопыренные, как пальцы, пучки длинных перьев с остатками хрящей и кожи. Пушистые бледные перышки с грудки хохлатыми холмиками. Метусела.

Наконец наступил День независимости для Метуселы и для Конго. Бог пернатых, избави меня от этого дня. После проведенной в клетке жизни, лишенной полета и правды, воцаряется свобода. После долгих лет медленного приготовления к безвинной смерти мир уже принадлежит им. Избави от хищников, которые разорвут меня, отдерут грудь от грудной кости.