Библия ядоносного дерева

Наверное, я никогда не узнаю, чего он добивался. Но когда я сказала Натану, что тетушка Тесс хочет получить ответ, прежде чем вкладывать в проект еще и еще цыплят, идея брака настолько пришлась ему по душе, что он присвоил ее, выдав за свою. У меня почти не было времени подумать о том, каков же мой собственный ответ, – его сочли предрешенным. А если кто-нибудь и пожелал бы выслушать мое мнение, я не представляла, как составить его. Я не была близко знакома ни с одной замужней женщиной. Что я знала о браке? Вроде это был мир трепетного внимания, а сверх того – возможность вырваться за пределы округа.

Мы поженились в сентябре и провели медовый месяц, собирая хлопок для военных нужд. В 1939 и 1940 годах было столько разговоров о войне, что, полагаю, юношей призывали в армию, чтобы устроить представление нашей полной готовности ко всему. Но Натан был освобожден от призыва как незаменимый работник – не на ниве Господа, а на полях «Короля Хлопка». Он занимался этим в перерывах между религиозными бдениями, и осенью 1941 года нашим первым совместным делом как молодоженов было то, что мы гнули спины на пыльных полях. Когда грубые мешки были набиты хлопком, руки сплошь исцарапаны, а плечи покрыты белым пухом, мы сочли, что внесли свою лепту. Нам и в голову не приходило, что скоро сбросят бомбы на далекую гавань, от названия которой у жителей нашей сухопутной Жемчужины ^[60] холодок пробегал по спине.

К концу той бесславной недели половина мужчин во всем мире стала заложниками войны. Натан не составил исключения, он тоже был призван. В Форт-Силле капитан заметил религиозное рвение Натана и рекомендовал его в качестве капеллана в госпиталь, достаточно далеко находившийся от вражеских позиций. Я наконец выдохнула свободно: теперь могла искренне сказать, что люблю Бога! Но позднее, безо всяких объяснений, Натан оказался в Париже, штат Техас, в пехотном тренировочном лагере. Мне разрешили провести с ним две недели там, на открытой всем ветрам равнине, бо́льшую часть времени ожидая его в чужой пустоте холодной квартиры и пытаясь найти сердечные слова для других жен. Мы напоминали обломки кораблекрушения – женщины с разными акцентами и шансами, выброшенные на этот берег, варившие крупы или макароны, делавшие кто что умел для утешения, объединенные стремлением не думать о руках наших мужей, учившихся держать винтовки. А я по ночам держала голову Натана у себя на коленях и читала ему Писание: «Господь твердыня моя и прибежище… рог спасения моего… и от врагов моих спасусь» ^[61]. Когда он уехал, я вернулась домой, в Жемчужину.

Натан отсутствовал не больше трех месяцев. На грузовиках, лодках и на корабле Азиатского флота его доставили в лагерь под пальмами на филиппинском берегу, под командование генерала Макартура. Для начала его рота пробралась в глубь Лусона, не встретив на своем пути ничего более опасного, чем москиты и джунгли, но на вторую ночь они были разбужены артиллерией. Натана ранило в голову осколком снаряда. Оглушенный, он побежал искать укрытие и провел ночь под бамбуковым навесом кормушки для свиней. Натан был контужен, однако постепенно, к рассвету, сознание вернулось к нему, и он, полуослепший, выбрался на открытое место, имея не большее представление об ориентировке на местности, чем насекомое, летящее на огонь. По счастливой случайности до наступления темноты его заметили на берегу и взяли на борт торпедного катера. Из госпитального бункера на острове Коррехидор Натан послал мне по речевой почте бодрое письмо о своем спасении милостию Божией и японской кормушки для свиней. Конечно, он не мог открыть мне место своего пребывания, но заверил, что чудесным образом остался цел, и обещал скоро вернуться домой!

И это было последнее, что я слышала от человека, за которого вышла замуж, – от того, кто умел смеяться и шутить (даже насчет кормушки для свиней), называл меня «любимым ягненком» и верил в чудо удачи. До сих пор ясно вижу молодого солдата, который, откинувшись в кровати на подушки, писал то письмо, улыбался сквозь бинты и глазную повязку и показывал медсестрам фотографию своей хорошенькой жены с воткнутой в волосы коробочкой хлопка из Дельты ^[62]. И наслаждался, как выяснилось, последними счастливыми часами своей жизни. Натан еще не знал, что случилось с его ротой. Через несколько дней новость долетела до Коррехидора. Сквозь подземные тоннели крепости этого острова промчался ветер ужаса, слишком чудовищного, чтобы оповестить о нем вслух, – это была лишь скорбная литания, произнесенная шепотом, – и потребовались годы, чтобы смысл ее полностью открылся миру, а особенно мне. От нее навсегда съежилось от ужаса сердце одного солдата.