Библия Раджниша. Том 4. Книга 1

Я не мог отправиться к себе домой по двум причинам. Одной причиной были конфеты, так как в доме моей матери такое было не возможно: там было столько детей, что если разрешить одному ребенку, то все дети начнут просить. И в любом случае, это противоречило религии — просто нельзя даже было и попросить. Моей же трудностью было то, что я просто не мог уснуть без них.

Во-вторых, я чувствовал: «Моя Нани, должно быть, хочет быть одна, а здесь так трудно быть уединенным, — здесь так много людей; здесь всегда базар. Никто не будет скучать по мне, если меня здесь не будет», — никто и не скучал по мне. Они просто удостоверились, что я ночую у своей Нани, поэтому проблем не было.

Итак, даже и после тех семи лет я не был под влиянием своих родителей. Просто случайно с самого начала я стал самостоятельным. Правильно я поступал или неправильно — это было неважно, но я поступал самостоятельно. И постепенно это стало моим образом жизни во всем, например, относительно одежды.

В моем городе только я единственный был не мусульманин, который одевался как мусульманин. Мой отец говорил: «Ты можешь делать все, но, по крайней мере, не делай этого, ведь я должен жить в обществе, я должен думать и о других детях. И откуда у тебя эта идея?»

Мусульмане в моем городе вместо дхоти, которое носят индийцы, носили определенный тип пижамы, которая называется салвар. Их носят пуштуны в Афганистане и в Пуштунистане — это отдаленные местности около Гималаев, по ту сторону Гималаев. Но это очень красивая пижама, она выполнена не так бедно, как простая пижама; у нее очень много складок. Если взять один настоящий салвар, то можно сделать из него по крайней мере десять пижам; так много у него складок. Когда все складки собраны вместе, они делают салвар очень красивым. А я носил длинную пуштунскую куртху — не индийскую куртху. Индийская куртха короткая, и рукава ее не очень просторные. Рукава пуштунской куртхи очень просторные, а сама куртха очень длинная; она ниже колен. Кроме того, у меня была турецкая шапка.

Мой отец часто говорил мне: «Ты входишь в магазин с закрытыми глазами и с закрытыми глазами выходишь. Почему ты не пользуешься задней дверью?» Он говорил: «Ты можешь входить через заднюю дверь, ты можешь выходить через заднюю дверь; можешь иметь свой собственный ключ, так как задней дверью никто не пользуется. По крайней мере, нам не придется отвечать каждому покупателю на его вопрос: “Кто этот мусульманин, входящий с закрытыми глазами?” И у тебя странные идеи. У нас магазин одежды — там есть любая одежда, там есть готовая одежда, — ты можешь носить одежду любого стиля, но мусульманскую?»

В Индии мусульманин — это самое худшее. Я сказал: «Все это оттого, что вы все думаете, что мусульманин — это самое худшее. Я протестую против всех вас, одежда мусульманина — самая лучшая. И вы можете заметить: куда бы я ни пошел, только на меня обращают внимание, никого другого не замечают. Когда бы я ни зашел в класс, замечают только меня; куда бы я ни пошел, сразу же меня замечают».

А манера, с которой я носил эту одежду… Одежда была действительно элегантна, да еще с турецкой шапкой. Турецкая шапка большая, и на ней есть волосяная кисточка, свисающая сбоку; ее носят очень богатые турки. Я был очень маленький, и эта одежда во многом выручала меня.

Я мог встретить контролера или полицейского, охраняющего ворота, который только бросал на меня взгляд и говорил: «Давай». Видя эту одежду… Он не разрешил бы мне, маленькому мальчику, войти, но: «В такой одежде он, должно быть, шейх или кто-то очень важный». И даже контролер вставал, видя мою одежду. Обращение «шейх» применялось к очень уважаемым людям, и он говорил: «Шейхджи, бетье — Шейхджи, пожалуйста, садитесь».

Я сказал своему отцу: «Эта одежда часто выручает меня. Однажды я пошел посмотреть на министра, и он тоже подумал, что я — шейх, принадлежащий какой-то богатой арабской или персидской семье. А вы хотите, чтобы я выкинул эту одежду и носил дхоти и куртху, на которые никто не обратит внимания?» Я продолжал носить эту одежду до моего зачисления в высшее учебное заведение.

Меня усиленно пытались отговорить, но чем больше они старались, тем больше… Я сказал: «Если вы прекратите ваши старания, возможно, я выкину ее; но пока вы будете продолжать, я буду самым последним человеком, который выкинет эту одежду».

Однажды мой отец сложил в кучу мои салвары, куртхи и три турецкие шапки и пошел на склад товаров, в подвал; там он положил их куда-то, где лежало много разных вещей — сломанных, бесполезных. Я ничего не мог найти, поэтому, когда я вышел из ванной комнаты, я прямо голый с закрытыми глазами вошел в магазин. Когда я выходил, мой отец сказал: «Подожди! Заходи. Забирай свою одежду».

Я сказал: «Принесите ее, где бы она ни находилась».