Библия Раджниша. Том 4. Книга 1

Ее приводили на погребальный костер, и на погребальный костер выливали такое количество гхи, очищенного масла, что над всем этим местом висело облако дыма; невозможно было даже различить, что там происходит. В этом дыму сотни браминов громко распевали на санскрите сутры; а позади браминов располагался большой оркестр, состоящий из всевозможных инструментов и производящий как можно больше шума, поэтому даже невозможно было услышать кричащую и плачущую или пытающуюся выбраться из погребального костра женщину. Вокруг погребального костра с пылающими факелами стояли брамины и толкали женщину опять в костер.

Когда англичане увидели это, это показалось им, конечно, не только самоубийством, но также и убийством. Фактически, это было убийство; женщина не хотела совершать самоубийство. Вся обстановка была создана таким образом, что невозможно было услышать ее крики и увидеть, как она пытается вырваться оттуда, — в кругу браминов посторонних не было.

Когда англичане обнаружили, насколько все это было преступным и ужасным, они объявили это противозаконным: если какая-нибудь женщина участвовала в этой церемонии, а затем обнаруживалось, что она осталась живой, то она могла быть приговорена к пожизненному тюремному заключению. А те, кто убеждал ее совершить это — ее семья, священнослужители, соседи, — они также были соучастниками преступления и также могли быть наказаны в зависимости от степени их участия.

Поэтому эта традиция постепенно исчезала; она должна была исчезнуть. Но изредка один процент женщин участвовал в этой церемонии — женщины, которых не страшило наказание, так как они сами приговаривали себя к смерти. Почему же не воспользоваться возможностью умереть вместе с любимым человеком?

Итак, люди, окружающие мою Нани, старались отговорить ее совершить эту церемонию, но она сказала: «У меня никого нет, ради кого я могла бы жить. Я не могу вернуться в свою деревню, так как мы оба прожили вместе шестьдесят лет в одном доме, в котором я не могу теперь жить одна. Он всегда будет присутствовать там. Я даже не принимала пищу до того, пока он не поест; я буду не в состоянии даже есть там. Прежде всего, я буду не в состоянии готовить там пищу, потому что я готовила пищу для него; он любил вкусную еду, и мне доставляло удовольствие готовить для него. Для меня было удовольствием видеть, как он получает удовольствие. А теперь для кого я буду готовить?»

«И я никогда не принимала пищу до него, даже если было очень поздно. Если он уходил на работу в другую деревню или в суд в отдаленный город, — я должна была ждать целый день, но для меня было радостью ждать его. Все шестьдесят лет нашей супружеской жизни я ни разу не принимала пищу до него».

Такова была традиция в Индии: как можно есть до того, пока не поел человек, которого любишь и для которого готовишь пищу? Как раз вчера моя мать говорила… Она сказала мне, что хотела рассказать мне об этом раньше, но у нее не хватило смелости в тот день, когда она хотела сказать, ведь это лежало таким тяжелым грузом у нее на сердце.

Я сказал: «Вам следовало бы рассказать мне раньше; рассказав мне все, вы сбросили бы груз со своего сердца. Зачем вам носить его?»

Она сказала: «Мне было так стыдно упоминать тебе об этом, но я не могу больше носить это в себе по той простой причине, что если я когда-нибудь умру, то умру с этим тяжелым грузом, поэтому будет лучше, если я расскажу тебе».

А в чем было дело? Это дело ничего собой особенного не представляло — с точки зрения западного человека оно не имело никакого значения. Дело было в том, что она также никогда не ела до того, пока не поест мой отец, но в последний день, когда мой отец умер… Она обычно возвращалась из больницы ночью, а рано утром опять шла в больницу. Перед тем как отправиться в больницу, она как раз приготовила чай и уже хотела выпить чашку чая, когда зазвонил телефон и ей сообщили, что состояние моего отца очень серьезное, поэтому, даже не выпив чая, она отправилась в больницу. Целый день он то вставал, то ложился, поэтому она совершенно забыла о еде.

К вечеру моему отцу стало лучше. Я отправился навестить его где-то около трех часов; он чувствовал себя настолько хорошо, насколько лишь можно было надеяться, — а это было опасным признаком, поскольку так всегда происходит: перед тем как умереть, человек начинает себя прекрасно чувствовать. Когда подходит смерть, все жизненные силы собираются вместе, чтобы бросить в лицо смерти последний вызов. Вот почему перед смертью люди кажутся почти вылеченными. Это подобно угасанию пламени свечи: в последний момент, перед тем как погаснуть, пламя ярко вспыхивает и очень интенсивно горит.