Библия Раджниша. Том 4. Книга 1

Я сказал: «Тогда вы можете занять мое место: с пуговицами, надлежаще одетым и в шапке. Меня это не интересует. Когда я участвовал в дискуссии, у меня не было пуговиц; я завоевал приз без пуговиц. И на фотографии я должен быть без пуговиц, иначе получается, что вы несправедливы. Вам следовало сказать мне, что без пуговиц я не могу участвовать в дискуссии».

«Из всех кандидатур колледжа вы выбрали меня для участия — в тот момент у меня также не было пуговиц. Я участвовал в дискуссии, я выиграл соревнование; вот он приз. Если вы не можете занять мое место, поскольку тогда все узнают, что вы — директор, то просто повесьте рядом ваш пиджак с пуговицами. Меня это не интересует. Но если я буду фотографироваться, то я собираюсь сниматься в том виде, в каком я есть. Даже с пуговицами я — другой человек».

Он был шокирован, но согласился, что это правда. Даже с пуговицами это будет другой человек. Личность состоит из незначительных вещей; даже самое небольшое изменение… Я сказал: «Подумайте, — у него были красивые усы, — если мы сбреем ваши усы и скажем вам: ‘Пожалуйста, позируйте для нас, так как ваша фотография будет напечатана’, — вы согласитесь?»

Он сказал: «Ноя уже не буду похож на себя».

Я сказал: «Совершенно правильно. А с пуговицами я не буду похож на себя».

Это продолжалось долго — я ни разу не упустил возможности обострить свой ум. Я использовал каждую возможность, чтобы обострить свой ум, отточить свою индивидуальность. Теперь вы можете понять, взглянув на всю картину, не по фрагментам… Люди, которые входили в контакт со мною, конечно, были не способны понять, что я из себя представляю, — сумасшедший, спятивший, — но я действовал очень методически.

Отдельный фрагмент не может дать вам полное представление, так как он выпадает из контекста, но если вы приложите его ко всему контексту… я был отчислен из одного колледжа, из другого колледжа, но я получал от всего этого удовольствие — и именно это шокировало их.

Когда меня отчислили из одного колледжа, моего первого колледжа, там был тот самый директор, и он вынужден был отчислить меня. Он очень сожалел, так как мое отчисление было неправильным; а у него постепенно появилась определенная благосклонность ко мне за мою полную решимость быть самим собой, чего бы это ни стоило. Его уважение ко мне постепенно росло: «Этот человек может пожертвовать всем даже из-за пуговиц и шапки».

Он пытался убедить меня: «Если ты будешь носить шапку, я гарантирую, что ты получишь высшую отметку на переходном экзамене, поскольку все в моих руках».

Я сказал: «Я предпочел бы провалиться сейчас на экзамене, но не носить шапку. Я готов к последствиям: все в ваших руках, провалите меня». Но прежде чем провалить меня на экзамене или принять у меня экзамен, он вынужден был отчислить меня, так как один профессор поставил условие: или он уволится, или я должен быть отчислен. Директор сожалел, потому что этот человек был нелогичен, — и странно было то, что он являлся профессором логики! Он был совершенно нелогичен, поскольку вся его жалоба заключалась в том, что я постоянно спорил.

Я сказал директору: «Категория логики предусматривает споры. Мы пришли изучать логику, а не сидеть как тупицы. А этот старик продолжает говорить какой-то абсурд. Я не могу это вынести. Если на занятиях по логике говорят что-то нелогичное, я готов сражаться, я собираюсь отстаивать логику. Стоит вопрос о защите логики и ее репутации. А ради всего лишь ординарного профессора я не могу допустить ни единой нелогичности».

«А это совершенно нелогично: он не говорит причину, почему я должен быть отчислен, какое преступление я совершил. Он просто говорит, что я спорю, но разве спор — это преступление? Спросите его, был ли он способен ответить на мои доводы. Его оскорбляют мои доводы или его оскорбляет то, что он не может ответить на мои доводы?»

Он сказал: «Я могу понять тебя и жалею тебя».

Я сказал: «Никогда не жалейте меня, потому что я получаю удовольствие от того, что меня отчисляют; это делает мне честь — отчислен вовсе без причины, отчислен за правоту. Я горжусь. Не жалейте меня, я жалею всех вас, потому что ни у кого из вас нет силы воли. Вы директор колледжа, а у вас нет силы воли. И помните, что жизнь — очень странное явление; завтра я могу оказаться у власти».

Он сказал: «Что ты имеешь в виду?»

Я сказал: «Я ничего не имею в виду. Я просто говорю, что когда-нибудь, возможно, вы попадете в беду и только я смогу спасти вас».

Он сказал: «Это почти невозможно. В какую беду я мог бы попасть? Не пытайся смутить меня». Он уже начал бояться: «О какой беде и о какой власти он говорит?»

Я сказал: «Когда-нибудь по Божьей милости мы увидим».